Через три-четыре часа уже светило солнце. Мы поднялись, по пояс умылись холодной водой и позавтракали. К дому на подводе подъехал Григорий, самый младший из моих братьев.
— Надо бы вам побывать в соседних деревнях, — сказал он. — Пусть люди посмотрят на живых летчиков, послушают правду о войне.
Мы навестили ближайшие деревни. Люди задавали много вопросов, принимали нас, как своих родных, предлагали все, чем были богаты. К полудню возвратились домой. Пообедали, осмотрели и проверили наш "кукурузник". Залили в бак канистру бензина, прихваченную мотористом на всякий случай.
Наступили минуты прощания. Страшно не люблю их. К самому горлу подступает какой-то комок, и становится трудно говорить. Все почему-то тебя жалеют, а ты не можешь никого утешить.
Мать плакала, повиснув на моей шее. Глядя на нее, заголосили и другие женщины. Я не выдержал и прикрикнул:
Да перестаньте! Что вы меня заживо хороните?
Женщины приутихли.
— Береги себя, сынок! — сквозь слезы просила мать.
— Постараюсь, мама, — как можно бодрее ответил я.
А сам подумал: "Пуля не разбирает, чей ты сын — Марьин или Дарьин, ей все равно — солдат ты или генерал, молодой или старый. Тюкнет, и поминай как звали".
Я тепло попрощался со всеми и забрался в кабину. Мы осторожно вырулили на взлет. Поднявшись в голубую высь, сделали прощальный круг, качнули крыльями, помахали руками и легли на обратный курс.
Приземлились на аэродроме в указанное время. На посадочной полосе нас окружили товарищи — летчики, техники, механики, мотористы.
— Николай, ну как там? Рассказывай! — наперебой требовали они.
Ничего нельзя было поделать, пришлось тут же, у самолета,
рассказать обо всем, до мельчайших подробностей.
За ужином я видел возбужденные, радостные лица друзей. Они чувствовали себя так, будто вместе со мной побывали дома.
— А знаешь, Коля, — шепнул Калюжный, — после твоей побывки у всех словно силы прибавились.
— Спасибо, Леха, очень рад, — я крепко пожал ему руку.
Когда выходили из столовой, Калюжный громко запел:
Что день грядущий нам готовит…
— Во дает! — засмеялся кто-то из механиков.
— Помолчи, гаечная душа, — беззлобно огрызнулся Калюжный.
В эту летнюю ночь впервые за много дней я спал как убитый. Утром нас снова ждала привычная работа — боевые вылеты, воздушные бои.
