Когда подошли к Ромкиному дому, Аркашка остался у калитки, а Ромка побежал за удочками.
Дверь в сени оказалась непритворенной.
«Мать приехала из совхоза, — подумал Ромка. Остановился у крыльца, почесал затылок. — Пожалуй, еще, не пустит. А удочки в сенях. Да и еды как-никак взять надо».
Но, была не была! И Ромка вошел в сени. Из столовой доносилась громоподобная музыка.
«Это мне на руку», — ухмыльнулся Ромка, и, взяв из темного угла удилища, вынес их на крыльцо. Червей они по дороге накопают. Ромка знает местечко, где они водятся.
Теперь оставалось самое трудное — прокрасться на кухню. Барабанная музыка все гремела и гремела.
«Наверно, опять Шостаковича передают», — весело думал Ромка. Он уже стоял на кухне перед посудным шкафчиком.
Дверка открылась бесшумно. Вот и буханка хлеба. Еще бы нож найти… Провалился куда-то! Да и нужен ли нож? Гораздо проще взять буханку целиком. Вдвоем… вдвоем на море они за милую душу ее «сомнут».
Пора и отступать. До порога оставалось с десяток шагов, когда вдруг — ни с того, ни с сего — со стола грохнулась пустая миска.
Спрятав за спину буханку, Ромка прижался к стене.
— Роман? — На кухню из столовой выплыла мать в широком шелковом халате. Этот черный халат с кровавыми цветами был совсем незнаком Ромке. — Где ты пропадаешь?
— На кирпичном… а потом в лес ходили, — стараясь казаться как можно послушнее, ответил Ромка. — А сейчас, мам, мы с Аркашкой на рыбалку.
— Никакой рыбалки! Мой руки — и за стол. Ужинать будем. А утром на рынок сбегаешь. Я две корзины ягод привезла. Одну на варенье, а другую продашь. На песок сгодятся деньги.
Возможно, он ослышался? Ромка медленно поднял на мать глаза. Нет, не ослышался.
Она стояла в дверях столовой, точно врезанный в раму портрет. Портрет незнакомой женщины в незнакомом халате.
— Я не пойду продавать, — чуть не плача от обиды, сказал Ромка. Помолчал и тверже добавил: — Пусть… пусть твой Вася продает!
Сказал и метнулся в сени. Мать что-то истерически кричала, но Ромка ее не слушал. Прихватив по дороге удилища, побежал на улицу.
— Аркашка, тикаем!
Бежали до самой Садовой. У домика пенсионерки тети Паши, где жил Аркашка с отцом в ожидании новой, коммунальной квартиры, Ромка сказал:
— Ему скоро на работу? Отцу твоему?
Аркашка кивнул.
— С ним тогда отравление было… от самогона. Старик напоил. Спекулянт Кириллыч. Уговаривал отца украсть на заводе кирпич.
— А отец твой? — спросил Ромка.
— А отец мой как развернулся, как съездил ему по бесстыжей морде.
