Я снова бросаю на Петрова несмелый взгляд, и он его замечает:
— Клёвый прикид, правда? Так и знал, что тебе понравится!
Я высказываюсь в том смысле, что каждый волен одеваться как ему угодно, тем более на отдыхе, но сегодняшний костюм с галстуком шел ему невпример больше. Петров делает вид, что оскорблен моим вмешательством в его privacy, и мне приходится добавить, что в официальном костюме он неотличим от Джеймса Бонда. Похоже, Петров удовлетворен моими завуалированными извинениями, он что-то невнятно рычит, хлопает рюмку водки и с аппетитом заедает жгучим соленым перцем. Хотя за столом Петров ведет себя уверенно и почти развязно, чувствуется, что грядущий важный разговор, ради которого мы встретились, его слегка смущает и беспокоит. Чтобы скрыть это смущение, он снова разливает спиртное, быстро выпивает, жестом принуждает меня присоединиться и, наконец, переходит к делу. Вопрос, заданный безо всякого намека на шутливый тон приводит меня в недоумение:
— Скажи мне, Траутман, тебе бездельничать еще не надоело?
Я демонстрирую искреннее возмущение:
— Это кто тут бездельник? Я — бездельник? Я, между прочим, провожу в лаборатории времени не меньше, чем некоторые из присутствующих! А вчера до ночи писал эту идиотскую статью для детей. Я вообще не понимаю, зачем она нужна!
— Сначала про статью. Да будет тебе известно, что Секвенториум объединяет лишь треть тех, кто владеет тайной секвенций. Еще треть знает о существовании Секвенториума, но по разным причинам к нам не присоединяется. А оставшаяся треть вообще не имеет представления о существовании нашего сообщества и полагает себя единственными обладателями чуда. Они должны узнать, что не одиноки и прийти к нам. Вот для них-то ты и написал свою статью. Статья, к слову сказать, отвратительная.
— Я знаю, — грустно сказал я, — но почему детский журнал?
— Детский журнал — это одно из направлений нашей работы. Поверь, я знаю, что делаю. Теперь перейдем к вопросу о твоем безделье. Признаю, про безделье я выразился немного грубовато, — по лицу Петрова трудно было предположить, что он сожалеет о своей грубости. Последующая речь недвусмысленно показала, что ни о каком сожалении разговора и не шло:
— Траутман, изучение секвенций — твоё хобби. Ты этому хобби посвящаешь по двенадцать часов в день, и у тебя совсем неплохо выходит. Но существует еще работа. Знаешь, чем работа от хобби отличается?
— За работу деньги платят? — иронически предполагаю я.
