Торквемада, казалось, излил свой гнев в словах. Голос его зазвучал мягко и сочувственно. Кулак разжался, пальцы чертили на столе узоры. Он поднял голову и испытующе поглядел на Альваро:
— Я давно знаю тебя, Альваро де Рафаэль, тебя, твою жену и дочь. Я брал твою дочь на руки, когда ее еще не окрестили, она выросла на моих глазах. Я давно знаю и люблю тебя и не хочу, чтобы гибель твоей души легла на меня тяжелым грузом. Душа моя и так отягощена. Ты сказал, что мы друзья, и, если это так, мы должны понять друг друга. Осознай, Альваро, какую ношу я взвалил на себя. Прошу тебя — исповедуйся, облегчи душу.
Альваро обдумал его слова и кивнул. По-прежнему ощущая все то же странное отчуждение, он сказал:
— И тогда ты сможешь привязать меня к столбу и сжечь живьем?
Сидевший в конце стола, справа от Торквемады, очень старый инквизитор выкрикнул:
— Сгорает бренная плоть! Огонь укрепляет душу! И тогда болезнь, которую мы зовем жизнью, уходит…
Монах, сидящий рядом с ним, добавил:
— Что такое наша плоть? Мерзость, грязь и грех. Слышишь, дон Альваро?
Старик на правом конце стола улыбнулся. У него почти не осталось зубов — лишь внизу торчал один желтый зуб да наверху два желтых клыка. Из-за этого он пришепетывал.
— Бренная плоть проходит обряд очищения. Ты утратишь ее, дон Альваро, но подумай о том, что обретешь взамен. Жизнь вечную.
Еще один инквизитор по другую сторону от Торквемады поддержал его:
— Огонь — благодатный и чистый — освободит от всех грехов. И душа воспарит, исполненная благодати.
Торквемада раздраженно покачал головой, и Альваро почувствовал, что приора раздосадовали и смутили слова его коллег.
— Приди к Богу, — сказал он. — Прекрати свои мучения, Альваро.
— Нет, Томас, — ответил Альваро. — От своих мук я так просто не откажусь.
Старик на левом конце стола вдруг раскипятился: как смеет Альваро так фамильярно обращаться к великому инквизитору!
— Он презирает нас, — заметил третий инквизитор. — Откровенно презирает. Ты презираешь нас? — обратился он к Альваро.
— Я вспомнил, что у меня был друг, — сказал Альваро. — Разве это грех — называть его Томасом? — Он обратился к Торквемаде: — Это тоже грех? Мне нельзя больше называть тебя Томасом?
— Я тоже помню друга, — ответил Торквемада. — Зови меня Томасом сколько хочешь. Да поможет мне Бог, да поможет Он нам обоим. Я обращаюсь к тебе как к другу, Альваро. Отринь свои муки и обрети мир.
— Но в своих муках я открыл нечто бесконечно дорогое для меня.
