На керосинке варились суповые кости — недорого, по рубль двадцать за килограмм, и мясо с них срезано не дочиста! — примус Надежда Васильевна пока не зажигала: на примусе быстро, а чтобы из костей получить навар — необходимо не меньше двух часов. Почистив и выпотрошив крупного почти трёхкилограммового леща — одноногому соседу рыбаку Василию потребовалось срочно опохмелиться, и он за эту рыбину запросил всего десятку, как раз на бутылку самогона — Надежда Васильевна почувствовала голод: время сегодня стало вдруг вытворять такие фокусы, что об обеде она спохватилась тогда, когда следовало думать об ужине. Отрезав толстый ломоть чёрного хлеба — нет, когда в свободной продаже хлеб по 95 копеек за большую буханку, ни о каком голоде речи идти не может! — учительница полила его постным маслом, посыпала солью и съела, запивая оставшимся с утра холодным морковным чаем. Теперь — полный порядок: пусть себе суп варится сколько надо. Можно, конечно, было бы быстро приготовить макарон и нажарить рыбы, но без супа по-настоящему сыт не будешь, а леща следовало растянуть, как минимум, на четыре дня — пережаренный не испортится.
В шесть вечера, когда учительница только-только успела съесть свой то ли припозднившийся обед, то ли ранний ужин, заглянула квартирохозяйка. Старше Надежды Васильевны всего десятью годами, она выглядела совершенной старухой — седая, морщинистая, с водянистыми серовато-зеленоватыми глазами. И хотя при зарплате в шестьсот рублей, да плюс премиальные, да плюс деньги за квартиру Анна Степановна могла позволить себе минимальную роскошь — ничего не помогало: ни окраска волос, ни завивка у парикмахера, ни пудра, ни губная помада, ни чёрный карандаш, которым она подводила брови и подкрашивала ресницы. Ибо, разойдясь с мужем ещё до войны, Анна Степановна принадлежала к тем немногим женщинам, которые старели. Причём — угрожающе быстро. Словно бы — не только за себя, но и за нестареющих вдов. И за таких, как Надежда Васильевна — чьи мужья числились в без вести пропавших. Хотя бывали случаи, когда официально не зарегистрированные женщины, потеряв возлюбленных, тоже переставали стареть — видимо, где-то там в "небесной канцелярии" прочная сердечная привязанность приравнивалась к церковному венчанию или штампу в паспорте. Увы, у Анны Степановны к бывшему мужу не сохранилось никаких добрых чувств, и она старела. И в тайне завидовала Надежде Васильевне. Что мешало душевному сближению живущих под общей крышей одиноких женщин — хотя внешне ладили они прекрасно, и Анна Степановна позволяла учительнице без дополнительной оплаты пользоваться подвалом для хранения картошки и по весне вскапывать для себя три грядки на её приусадебном участке.
