Поэтому в квартире не осталось свободным ни одного квадратного сантиметра! Досталось и Крамаренковой девушке, Света ее звали, чтобы не ебалась больше с таким чудовищем. Все было покрыто блевотиной, как земля пухом ранней весной. "Даже антресоли", - рассказывал потом с восхищением Крамаренко. "Я тебя полюбила, когда ты накрыл в два приема гардероб в прихожей", - призналась через несколько дней Света.
Попробовал явиться звук и опять напомнить, что все кончено, но я его тут же с лёта заблевал и в тот день больше не слышал.
Вся квартира - потолок, стены, достаточно большая ванная, со вкусом подобранная библиотека - была отдана мне в жертву. Квартира не хотела отставать от жизни. Раз наша жизнь, та самая, в которой все кончено, решила сгноить себя под тонкой пленкой говна дней, то пусть квартира, подумалось мне, будет одета толстой пленкой моего рванья.
Когда я уже не мог блевать - наступают же такие редкие счастливые минуты, - то Крамаренко стал бредить. Вначале это было похоже на что-то невразумительное, но потом его речь стала чистой и ясной, как первый поцелуй. Неожиданно он запомнил все, что я ему рассказал в парке туманными намеками про старуху, но только сейчас понял, что она была любовницей нашего Хереса! Оказывается, в конце сороковых годов не то старуху послали со спецзаданием на Запад, не то Хереса привела в СССР нелегкая, в общем, они прожили две недели в любви и восторге. Старуха даже кого-то Хересу родила: дракона или новый звездолет... Пораженный, я снова начал блевать, хотя и не мог, да и некуда уже было, но люстру тем не менее я одел, полочка с косметикой - в основном все сирийское по французской лицензии - и гитара тоже не убереглись. Света боялась шевельнуться, стояла в кухне одной ногой на подоконнике; больше в квартире свободного места от моего рванья не было.
Когда я уходил, Света все так же висела на подоконнике, изредка меняя ногу. Крамаренко куда-то исчез. Почему я не сгорел на месте в огне стыда, особенно за помаду, крем-пудру и духи и один совсем непонятный тюбик, все это такое сейчас дорогое, пусть даже и сирийское, но Света без них будет более страшной, чем всегда, - до сих пор не понимаю! Наверное, потому, что ведь было-то кончено все и так, без огня.
Звук теперь не отходил от меня ни на шаг, словно мстил, что я его так удачно сразу с лёта облевал. Звуки обычно завистливы к чужим удачам!
Но мне нравились уверенность звука, его опытность и прямодушие. В любом случае, когда все уже до конца кончено, должен кто-нибудь быть рядом, кто знает больше тебя.
