— А как она любила Семена и хотела видеть его с Галей в паре.
— Не в Семене, дочко, дело. Тут бы уже и мать родная рук не подложила. Что ж делать, когда умер он: с богом не валчить,[42]— пани Мачоха развела руками, — ну, потужила- потужила дивчина, та й годи.
— Галя сказала, что не пойдет теперь ни за кого, что…
— Э, дочко, нет! — перебила Богдану мать. — То уже дурныци, дивочии прымхи… Замуж идти надо. Надо, — повторила она безапелляционным тоном, опуская полную руку на стол, — и Балыка хорошо делает, что еще за живота хочет отдать дочку. Только, конечно, не след бы ее отдавать за такого придурковатого да в такую гаспидскую семью. Можно было б отыскать хорошего зятя. Да Галочку не то что горожанин, а всякий вельможный пан с радостью взял бы за себя. А что Семен? Покойник, прости меня господи, — пани Мачоха подняла молитвенно к потолку глаза и глубоко вздохнула, — не зажил доброй славы. Сын почестных родителей, а чем стал? И гультяем, и пьяницей, и розбышакой! Пусть простит господь его душу, а только, думаю, ему теперь должно быть добре солоно на том свете.
Богдана только что хотела возразить что-то, но в это время входная дверь с шумом распахнулась.
Пани Мачоха быстро оглянулась, и вдруг страшный крик вырвался из ее груди; нож, которым она резала паляныцю выпал из ее рук и со звоном покатился на пол. Она поднялась с места, подалась вперед и тут же, словно подкошенная, тяжело опустилась снова на лаву. Бледная помертвевшая Богдана также поднялась невольно с места, да так и застыла, устремив на двери полный ужаса взгляд.
В дверях стоял Семен Мелешкевич.
— Мертвец! Мертвец! — вскрикнули они вне себя и бросились было бежать из хаты, но Семен заступил им дорогу.
— Постойте, не пугайтесь, прошу вас на бога, выслушайте меня! — заговорил он как можно более спокойным голосом. — Не мертвец я, и не думал умирать, это нарочно распустил такой слух по всему городу Ходыка для того, чтобы захватить все мои маетки. Да вот, — он перекрестился на образа, — покрой меня сырая земля, если я не Семен Мелешкевич, киевский горожанин и ваш добрый знаемый, что отбыл два года тому назад в чужие края.
Слова Семена и его знакомый голос отчасти успокоили перепуганных насмерть женщин.
— Прочитай молитву, — произнесла дрожащим голосом пани Мачоха.
Мелешкевич исполнил ее требование.
— Ну, теперь верю! Господи боже мой, вот уж никогда не думала повидать тебя!
— Не думал и я повидать святой наш город и наших славетных горожан, а вот же привел господь спастись из когтей этого проклятого коршуна Ходыки! — ответил Семен почтительно, целуя руку пани цехмейстровой и целуясь попросту с Богданой.
