Вадим Святославович вспоминал:
— Вечером шестого я, военный корреспондент московского радио, был приглашен на торжественное заседание Сталинградского горсовета. Прямо на заседании, вырывая из блокнота листки, исписанные телеграфным стилем, передавал их своим помощникам-операторам. Закончилась торжественная часть, и меня пригласило командование:
— Очень важно, чтобы о сегодняшнем собрании узнали и Москва, и мир. Когда будет готов отчет, дайте знать, мы обеспечим прямую линию.
В этот момент кто-то включил приемник. Помню как радостно забилось сердце, когда услышал: «Говорит Москва. Передаем только что полученный по телеграфу репортаж нашего военного корреспондента майора Вадима Синявского о торжественном заседании Сталинградского горисполкома, посвященном 25-й годовщине Великого Октября». Ко мне подходили генералы, поздравляли… В тот день я, как любит говорить мой друг и коллега Коля Стор, «немножко много выпил». Кажется, имел на это право.
Прежде чем написать следующую фразу, долго думал: а имею ли я право сказать о том, что знаю, не принижу ли светлую память о дорогом мне человеке? Да разве выкинешь из грустной этой песни слово? Не в тот ли праздничный сталинградский день, когда сладостно билось сердце, и укрепилась истинно русская привычка отмечать радостные и горестные события с чаркой в руке? Радость умножалась, горести утихали… Все любили Синявского, все считали зачесть «посидеть с ним». Он умел пить и никогда не пьянел. Было одно-единственное исключение — тот ноябрьский день сорок второго в Сталинграде.
Вместе с другим замечательным военным корреспондентом Николаем Павловичем Стором Синявский был очевидцем пленения фельдмаршала фон Паулюса и сумел записать на пленку его допрос. Не было в мире радиостанции, которая не передала бы тот исторической важности репортаж.
Он начал войну в Москве, ведя радиорассказ о параде войск на Красной площади 7 ноября 1941 года и участвовал в первых бомбежках Берлина, был свидетелем прорыва Ленинградской блокады, участвовал в боях на Курской дуге и одним из первых журналистов ворвался в горевший Киев.
— А осенью сорок четвертого года меня вызвали с фронта в Москву. Я прилетел и услышал: «Победа близка, и наш футбольный Кубок — одно из доказательств тому. Вам поручается провести радиорепортажи о полуфиналах и финале».
Я подумал тогда: «Вот что такое в наши дни футбол». Наверное, буду помнить финальный матч не меньше, чем зенитовцы, выигравшие Кубок, чем Дмитрий Шостакович, написавший трогательный рассказ о победе земляков-ленинградцев. Для меня же та игра стала переломным жизненным событием. Я снова становился футбольным — понимаете, что это значит? — футбольным комментатором… после того, как повидал столько смертей и горя… это было, эх, если бы только мог сказать, что это было… иногда так трудно найти одно-единственное, все выражающее слово.
