Само собой – в Шереметьево.
Она же «Аэрофлотом» летела, как иначе.
Чехия, оно конечно, страна европейская и цивилизованная, но авиакомпания «Чешские авиалинии», продолжающая гонять в Москву изношенные советские самолеты, от этого лучше не становится.
И рейс, разумеется, прилично задерживался.
Они перед Новым годом всегда почему-то задерживаться начинают, ага.
Я уж и в ресторане посидел, и книжку почитал.
А он – все не прилетает и не прилетает.
И ведь не выпьешь, как назло.
Не снимешь стресс, так сказать.
За рулем.
А везти свою любимую девушку по заснеженной зимней Москве в состоянии «в легкое говнецо» – все-таки неправильно.
Наконец – объявляют.
И у меня тут же звонит, пиликает мотивом из «Doors» плоская коробочка мобильного телефона.
«Come on, baby, light my fire…»
– Алье-о-о…
– Здравствуй, – почему-то задыхаюсь, – Золотой. Прилетела?!
Смеется.
– Какой же ты глупый, Русский, – старательно выговаривает. – Не из воздуха же я тебе звоню, да?
У меня в груди – сразу же отпускает.
И я обретаю способность нормально мыслить и разговаривать.
– Понятное дело, не из воздуха. Это просто – фигура речи такая в русском языке. Ну, ты же филолог, в конце концов…
– Да-а-а?! – удивляется. – Я – да, филолог. А ты – врунишка, Дан. Ты просто очень меня ждал, поэтому растерялся. Ну, ничего. Подождешь еще немного, мне надо багаж получить: подарки тебе и твоим друзьям, купальники для Таиланда. Тебе придется носить…
– Ничего, – смеюсь, – донесу. Я у тебя здоровый.
– Да уж, ты у меня здоровый. Большой. Очень большой. Очень сильный. И очень глупый. И почему меня сразу к тебе не пускают? Или тебя ко мне. Я соскучилась…
И – снова смеется своим легким, серебристым смехом.
Мне кажется, что он у нее – какой-то совсем новогодний.
Как елочные игрушки.
И эти игрушки я не дам разбить никому, даже любимому кремовому коту с белой как снег грудкой и мягкими лапами.
Лучше сам разобьюсь…
…С Арамисом, кстати, Злата подозрительно легко подружилась.
Я даже немного взревновал.
Он у меня вообще-то парень своенравный.
И недоверчивый.
Скольких моих случайных подруг в свое время в кровь подрал, если они, с его кошачьей точки зрения, что-то в квартире неправильно делали.
А Злата просто вошла в мою холостяцкую берлогу, скинула отороченную мехом куртку, стянула черную шерстяную шапку, размотала длинный шарф и села на диван. И эта кремовая сволочь запрыгнула к ней на колени.
И никаких тебе, блин, прелюдий.
Сразу – умиротворенное мурчание.
Причем, сцуко, – до обидного обоюдное.
