– Тем не менее, как я понял, наши пути все-таки пересеклись, – решивший было присесть Петер теперь передумал делать это, возвышаясь над своим гостем и пытаясь предугадать его дальнейшие действия. При этом напряжение в комнате достигло такой степени накала, что Миллер невольно пожалел о том, что Филипп уже ушел, так как ворвавшийся в его апартаменты молодой человек был нагл и забылся на столько, что не снял даже шляпы и перчаток. Что же касается его шпаги, то та была при нем, и теперь незнакомец держал ее на коленях, как это обычно делают солдаты, готовые в любой момент нападать или отражать атаку.
– Злой рок, а не я заставил наши планиды, до этого спокойно плавающие где-то в глубинах неба, сойтись. Впрочем, если вы непременно желаете услышать мое имя, я назовусь. Хотя в деле, ради которого я к вам пришел, мне желательно было бы сохранить инкогнито.
– Что ж, оставайтесь до поры до времени инкогнито, только учтите, что иметь дело с анонимами не самое почетное дело, и если только мне покажется предложение, с которым вы обратились ко мне неприемлемым, я потребую, чтобы вы оставили мой дом, – сказав это, Миллер вышел в прихожую, где на вешалке висела его шляпа, надел ее, поправив перед этим завитый парик, и, вернувшись, сел напротив молодого человека.
Такое его поведение заставило на этот раз гостя придти в ярость. Молодой человек вскочил с места, намереваясь ударить Петера по щеке, но палач с ловкостью профессионального дуэлянта перехватил руку противника, выкрутив ее таким образом, что драчун тот час же побелел от боли и был принужден сесть на место.
– Теперь, когда ваш приступ ярости немного остыл, я бы хотел самым вежливым образом напомнить вам, что в настоящее время вы, господин Инкогнито, находитесь в моем, пусть временном, доме. И я не позволю неосторожных жестов или слов, направленных в мой адрес. Впрочем, я все еще готов послушать о вашем деле. Если, конечно, вы по прежнему готовы мне его изложить…
– Но, господин Миллер, после того, что я… – молодой человек густо покраснел, отчего его бесцветные брови и ресницы сделались совершенно белыми, – простите меня ради всего святого, я… я хотел…
– Убить муху, – помог ему Петер. – На дворе глубокая осень, а эта гадость летает по всей гостинице. Терпеть не могу мух!
– О да, я тоже. – На какое-то время воцарилась тишина. – Мое имя Генрих фон Опенштейн, барон Тирольский, и я, господин Миллер, самый несчастный человек на всем белом свете, – Генрих фон Опенштейн снял шляпу и, расстегнув ремень, отложил в сторону изрядно мешавшую ему шпагу.
