– Расскажите, что же тревожит вас, и главное, чем я, чужой в этом городе человек, могу помочь? – Миллер хотел было поставить на стол бутылку вина, но вовремя опомнился, так как молодой человек из знатной и уважаемой семьи без сомнения откажется пить с палачом, а это, в свою очередь, вызовет новое напряжение.
– Дело в том, что я влюблен. Страстно влюблен в одну молодую особу, которая была несправедливо оговорена и арестована. Вот уже месяц палачи и судьи склоняют мою Кристину к тому, чтобы она дала показания против себя. Но она крепится. Я же хожу, обиваю пороги сильных мира сего, ежедневно дежурю у тюрьмы, но все без толку. И вот, наконец, судьба послала мне вас, господин Миллер. Признаться, поначалу я не мог предположить, что вы способны как-то повлиять на участь моей несчастной Кристины. Но потом. Потом, я узнал, что вы прогнали человека, на совести которого… – он отвернулся от Миллера. – Я не могу даже повторить того, о чем шептались при дворе. Это так гадко, подло, гнусно!
– И не надо, – Миллер сделал предостерегающий жест.
– Все слушаются вас, господин Миллер. Вы можете пересмотреть листы протоколов и понять, что Кристина Штайнхольц не виновна.
– Боюсь, что вам перехвалили мои скромные заслуги, – потупился Петер. – Тем более, что я здесь не с целью проверять все проходящие через Виттенбергский суд дела, а был вызван только по делу, о котором вы изволили упомянуть, господин барон, – Миллер поклонился. – Посему я, конечно, могу попросить дать мне посмотреть интересующие вас бумаги, но не факт, что мне это будет позволено.
– Но я все же очень, очень прошу вас! – молодой человек запустил руку за пазуху, извлекая оттуда увесистых кошелек. – С моей стороны я всячески буду способствовать вашему расследованию.
– Постойте, – Миллер чувствовал, что его загоняют в угол. – Я еще ничего не сделал. Впрочем, возможно, вы могли бы рассказать мне о существе дела. Хотя бы по какому обвинению она попала в тюрьму, кто, если это конечно известно, на нее донес?
– Как будто у нас уже давно не арестовывают всех подряд? – зло осклабился молодой человек, от чего его лицо вдруг утратило всю щегольскую привлекательность.
– На вашем месте я бы не был столь категоричен, – Миллер произнес это, растягивая слова, и пытаясь понять, не подослан ли к нему этот франт, для того чтобы выяснить, что на самом деле думает знаменитый инспектор. Или что собирается делать орден Справедливости и Милосердия. При одной мысли, что из-за него могут пострадать рыцари ордена, Миллера передернуло. Конечно, согласно плана фон Шпее никто не должен был даже заподозрить участие инспектора Петера Миллера в операциях, проводимых орденом. Мало того, о его причастности к ордену вообще знали всего несколько человек, и те дали страшную клятву не выдать его тайны, так как Петер Миллер был вынужден каждый день являться на работу в ту или иную тюрьму. А значит, он и такие как он рисковали ни в пример больше, нежели участвующие в освободительных операциях воины. Но Петер знал и другое, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что профессиональный палач может развязать язык даже черту, попадись тот ему в руки.
