Потом она обратилась к суперинтенданту Тентендену:
— Артур, я прошу вас простить его. Он сам не свой.
— Мы это знаем, миссис Ричардсон.
Директор фабрики, казалось, потерял весь свой запал. Он еще более сгорбился и усталым жестом провел по лбу.
— Роз, моя дорогая девочка, необходимо, чтобы вы ее нашли и немедленно, а то будет слишком поздно.
— Я уверена, что эти господа сделают все возможное.
— Да, миссис, — ответил Тентенден, — будьте уверены, что как только мы узнаем что-либо о ней, мы немедленно известим вас об этом.
Вест прервал его жестом.
— Мы выиграем много времени, если мистер Ричардсон, наконец, скажет нам все, что ему известно.
Тон инспектора Веста был так холоден, что его слова упали, как обвинение. Потом он продолжал:
— Каждая минута может быть фатальной для мисс Роз, и если, к несчастью, мы приедем слишком поздно, чтобы спасти ее, мистер Ричардсон сможет объяснить это лишь своим нежеланием сотрудничать с нами.
Ричардсон казался задетым за живое. Он выпрямился и уставился на Веста.
— Мне не в чем упрекнуть себя. Вы не имеете никаких оснований говорить так. Вы знали, что она находится в опасности и оставили ее без охраны.
— Нет, мы ничего не знали о том, что она рискует быть похищенной. А вы? Вы это знали?
Тот не ответил, и Роджер стал настаивать.
— Я вам задал вопрос, мистер.
— Откуда я мог это знать.
— Вы можете нам сказать, что сделало вас таким беспокойным с некоторого времени?
— Но к чему, наконец, приведут эти вопросы? — спросила миссис Ричардсон.
— Это вашего мужа я спрашиваю, миссис.
Сидней на мгновение закрыл глаза. Его лоб был покрыт потом. Наконец, от открыл глаза, его взгляд выражал высшую степень напряжения.
— Мистер Вест, вы здесь для того, чтобы найти нашу дочь, а не для того, чтобы вмешиваться в мою частную жизнь.
— Я не нуждаюсь в ваших советах и знаю, что мне надо делать. Должен ли я вам напомнить, что уже убиты двое? Ваша дочь исчезла и, Бог знает, что с ней случилось. На фабрике диверсия. Я совершенно уверен, что вы отлично знаете, из-за чего все это случилось. Почему вы молчите?
В комнате наступило молчание — тяжелое и напряженное.
Ричардсон, шатаясь, подошел к стене, как будто он нуждался в опоре. Все взгляды были устремлены на него. Напряжение становилось невыносимым. Вдруг Ричардсон открыл рот, чтобы отвечать… Раздался телефонный звонок.
Тентенден пулей бросился к аппарату.
— Хэлло? Да… Что? Где это?
