Дядюшка Талиб приходил домой из своей лавки на Ягискелеси (Ягискелеси - «Жировая пристань», район Стамбула, расположенный на берегу Золотого Рога близ Галатского моста. До последнего времени там была сосредоточена торговля маслами и жирами) поздно, усталый и мрачный. Он вообще не имел обыкновения обсуждать что-либо с домашними. Поужинав, брал газету и принимался терпеливо разбирать по складам слова и фразы, набранные крупным латинским шрифтом. Благодаря введению латинского алфавита он, еще совсем недавно неграмотный человек, научился читать и писать.
На помощь Нури, сына тетушки Эмине, тоже рассчитывать не приходилось. Он учился на последнем курсе унтер-офицерской школы и бывал дома раз в неделю, а то и реже.
Хотя Маджиде жила у тетушки более полугода, ни с кем у нее так и не установились близкие отношения, и поэтому особенно упорствовать ей было неудобно. Собственно говоря, дом тетушки Эмине мало отличался для нее от обычного пансиона. Утром, захватив с собой ноты, она уходила в консерваторию, возвращалась под вечер и еще до наступления темноты запиралась у себя в комнате. Именно эта ее замкнутость и раздражала Семиху больше всего.
Что же касается тетушки, то она жила своими интересами и почти не обращала внимания на тихоню-племянницу, ее вполне устраивало, что видятся они не чаще двух раз в сутки. Перед гостями, приходившими обычно днем, в отсутствие девушки, тетушка хвасталась ею, как «большим знатоком музыки», намекая тем самым на культурность своей семьи. Но поскольку девушка никогда не участвовала в вечеринках, которые устраивала хлебосольная Эмине и на которых веселились на провинциальный манер, то тетушка вскоре усомнилась в музыкальных способностях племянницы. Иначе как объяснить ее пренебрежение народными песнями и игрой на сазе (Саз - народный струнный инструмент).
Дела дяди Талиба в последние годы шли неважно, но в доме и виду не подавали, что с деньгами стало туговато, и по-прежнему радушно принимали родственников из провинции, гостивших нередко по нескольку месяцев. Вот почему с таким нетерпением здесь поджидали ежемесячного перевода в сорок лир, который делал для Маджиде ее отец.
Сам дядюшка Талиб смотрел на племянницу лишь как на источник этих ежемесячных денежных поступлений, хотя сорок лир, бесспорно, не бог весть какие деньги, тем более для дома, где привыкли жить на широкую ногу. Дядюшка Талиб с каждым днем все больше запутывался в долгах. Было совершенно очевидно, что вести торговлю по старинке нельзя, но он по-прежнему не терял надежды справиться с трудностями. Ведь прежде ему это удавалось. Однако не осталось в нем былой страсти к риску и переменам, да и старые, похожие на него купцы почти перевелись. Рынок, особенно торговлю мылом и жирами, ныне захватили ловкие, поднаторевшие в делах молодые и богатые дельцы. Торговцы, которые не могли выдержать конкуренции с ними, были оттеснены, многие разорились.
