— Сделаем, — после не только гастрономической паузы удивленно произнес Примат.
А Шимпанзун обхватила колени — верный признак волнения, и с антикулинарной жестокостью уперлась взглядом в приостановившего жевательные движения обезьянна.
— Хочешь еще одно признание?
— Постараюсь выдержать, — осторожно приободрил ее Примат.
— Я даже имя ребенку подбирала.
— Ребенку?!
— Не бойся, — Шимпанзун немного испугалась за него — а вдруг он потеряет аппетит или не дай бог не доживет до манника, — он будет, если мы до свадьбы доживем. Но нужно, чтобы имя с отчеством созвучны были, правда?
— Фух! — выдохнул обезьянн, действительно на мгновение позабыв об аппетите. — Я, конечно, пытаюсь скучать… Ну и к чему привели твои поиски?
— Сказать? — она убрала руки с коленей.
— Скажи.
— Не скажу! — ее колени отправились под стол. — Военная тайна.
И они посидели еще немножко: он что-то жевал, она о чем-то молчала. О чем они думали? Этого не знает никто, ведь обезьяннские души, как известно, потемки.
— Давай еще за будущее выпьем? — предложил Примат.
— Давай, — согласилась Шимпанзун и взяла бокал.
— Теперь очередь моих признаний?
— Как хочешь, — спряталась она за бокалом.
— Вспомни, когда я впервые с тобой заговорил. Здесь на площади, у твоего дома.
— По-моему, это я первая заговорила.
— Я волновался!
— На тебя было страшно смотреть, — улыбнулась она сквозь тонкое стекло.
— Скажи лучше — без смеха невозможно.
— Я сдержалась, — в ее бокале лопнули пузырьки.
— Спасибо. А помнишь, что я сказал тебе тогда?
— Не помню. Скажи еще раз, — ее глаза весело блеснули.
— Я сказал тебе тогда, что ты мне очень нравишься.
— Да, это был смелый поступок, — взглядом, так показалось, она похлопала его по плечу.
— Это была наглая лож. Я соврал.
Они чокнулись, звякнули бокалы, холод в руке перешел в пощипывание языка.
— Интересно, продолжай.
— Я влюбился, втрескался по уши.
— Вот как? — она поставила бокал на стол. — Стоит признаться обезьянну в чем-то малом, и вытянешь из него все, что захочешь.
— Это малое?! Но и это еще не все.
— Мне кажется, я сегодня узнаю все твои военные тайны, — она забрала из рук его бокал и тоже поставила на стол. — Будь благоразумен!
— Мы с тобой вместе довольно долго…
— Целый месяц! — сделала она большие глаза.
— …и я начинаю подозревать, что это не только влюбленность.
Они опять немного помолчали, а она покачала головой, и ее глаза стали еще больше и еще несерьезнее.
— Неужели хуже?
— По-моему да.
И они снова посидели молча. Однако теперь Примат не жевал, а она не пряталась за бокал и колени, пугая его ясной прямотой голубых глаз. А в его глазах степь, а в ней напряженное безветрие.
