Двадцать пять дней на планете обезьянн | страница 103



— Все нормально? — убивая вежливостью, поинтересовался парнишка.

— Да, держи, — протянул деньги Примат.

А на столе фотографии, на полу карты, на диване разобранный автомат, и сухой осенний лист рябины на белом, исчирканном расчетами маршрута, бумажном листе. Сумасшествие? Но ощущения нереальности нет, как и нет желания пнуть все эти бумажки и железки. А в окно Примат увидел, как развязной подростковой походкой уходит вежливый снаружи и жестокий внутри оруженосец, унося честно заработанные "грины", а прямо напротив окна нарисовался невзрачный мужичонка в сером плаще. Остановившись на тротуаре и задрав голову, он, в тайном любопытстве, кажется, смотрит прямо на него? Но показалось, нет никакого мужика и серого плаща, исчез как привидение — только случайный взмах ветра подхватил и тут же оставил в покое с десяток желтых листьев.

В тот же день, закончив поклейку скотча, он зашел в гараж к Гамадрянычу — вернуть одолженные карты. Вообще-то это секретная вещь, но старый служака Гамадряныч надыбал их, когда служил на границе. Он ветеран и помнит генедрилов лейтедрилами, чего ему бояться? А карты хороши — все рыбаки и охотники поят его за это, а клан этот хоть и состоит из слухов, но не из доносов.

— Выпить не хочешь? — жестоко поинтересовался старый воин.

— Нет, только не сейчас, — помня ужасное, воскликнул Примат, — убьешь меня раньше времени.

— Уверен? — настоятельно уточнил любитель хорошей водки и красивой северной природы.

— Нет! За карты спасибо.

* * *

30. Комментарий.


Ну что, мучачос, накидал в мамон пельменей с маслицем "Колибри" и кетчупом "Балтимор"? Отринь пельмени, а так же манты, ханси, чебуреки. Выкинь водку-самогонку. Пукни минералкой. Икни, очнись, мучачос, и представь себе ангела, раскинувшего крылья и скользящего в потоке теплых восходящих судеб. О, растирающий мамон (в движении — плевки), сдрыстни с табуретки! Прижмись, не ухом — лбом, глазами к оконному стеклу! Тогда, возможно, ты поймаешь мгновенье взмаха быстрых крыльев, тревожащих тебя и ветер? И не заглядывай ему в глаза — они невидимы, но тяжелы. И снова упади на табуретку и даже не пытайся поймать оттенки неба, это невозможно. Поймать возможно лишь мгновенный ветер взмаха, вдруг дунувший листвой. А может снегом, падающим с ветки? А может пылью из пустыни? Но только я прошу тебя, мучачос, не будь чиканос и не лови руками.

— А сам-то ты ангела видел? — законно хавкнет чавкой кремовый мучачос. — Вот пэндос, разбубонил глюки, будто ангелов — как в Бульбандии картошки.