— А, наплевать, — произнес Моррисон, — к тому же у них, я полагаю, есть ради чего возвращаться. Маленький человек, он, Том, боязлив, как кролик, — давай-ка не принимай это близко к сердцу.
— Да я ничего…
— Выпить хочешь?
Пейн кивнул, и Моррисон молча протянул ему кожаную флягу с ромом. Они прикладывались к ней поочередно, пока она не опустела, а тогда зашвырнули в кусты.
— «Вы, кому дорог род человеческий»… — продекламировал Пейн, и Моррисон оборвал его:
— Молчи!
— «Кто смеет противостоять не только тирании, но и тирану, — вперед!..»
— Заткнись, говорят, черт возьми!
— Ладно, — Пейн кивнул. — Давай только уберемся отсюда — уйдем с этого подлого места, вовек бы глаза мои его больше не видели.
Они переправились через Раритан и пошли на север к Форту Ли, стоящему милях в тридцати на западном берегу реки Гудзон. Там находился гарнизон, а в армии Вашингтона должно было найтись место для двух солдат, которые не пожелали сложить оружие. Они вышли на старую дорогу на Элизабеттаун и побрели с ружьями на плече по прохладной сентябрьской погоде, два человека, — все, что осталось от филадельфийского ополченья: долговязый выходец из глухих лесов и широкостый, с покатыми плечами, англичанин; профессия — революционер; но, однако, всего лишь два человека посреди пестрого сброда, который куда-то несло по дороге — дезертиров, фермеров, пастухов, молочниц и даже, время от времени, патрульных англичан, при виде которых они ныряли в придорожный подлесок. Денег у них не было, но дни стояли погожие, можно было заночевать в открытом поле, нажарив себе перед тем на костре сахарной кукурузы.
Тому Пейну распад филадельфийской милиции принес своеобразное облегченье: слабые уходят, немногие сильные остаются; и притом у него никогда не бывало такого товарища, как этот высокий пенсильванец с неторопливой речью. Пейн читал ему выдержки из «Здравого смысла», и взаимное уважение еще крепче привязало их друг к другу. Моррисон рассказал ему, как потерял жену и ребенка и остался один-одинешенек в темном лесу; шагая бок о бок по дороге, они делили друг с другом одиночество и каждый знал, о чем думает другой.
Равнины Джерси еще не покрылись в те дни дымящими заводами и бесконечным лабиринтом железных дорог; от одной сосновой пустоши до другой миля за милей тянулись зеленовато-желтые болота, населенные одними лишь стаями птиц, с шумом взлетающими в воздух при приближеньи, змеями да лягушками; уныло безжизненные днем, болота на рассвете и на закате блистали нездешней красотой.
