— Человек с душой? Мне кажется, это можно сказать о многих.
— Правда? Знаете, это удивительно глубокая мысль. Мне самой глубокие мысли не приходят в голову, но это удивительно умно.
Они отведали пунша и пирожного, они гуляли по парку. Луна светила на звездном небе, и под конец его спутница заговорила о том, как странно, что он до сих пор не женился.
— Я был женат.
Он на мгновенье замолчал и прибавил, что его жена умерла.
— Какая ужасная трагедия!
— Да.
— Но вы не думаете, господин Пейн, что стали после этого лучше, богаче внутренне?
— Что?
— Да вы совсем меня не слушаете, господин Пейн.
— Виноват, — проговорил он. — Что вы сказали?
Он написал для журнала статью под названием «Размышления о титулах». Он был сдержан. Снова и снова говорил он себе: то, что мне довелось пережить самому, не имеет значения. Я должен писать о том, что думаю и знаю, к чему пришел, во что верю, и тогда люди меня услышат. Должны услышать.
Произошло объяснение с Эйткеном. «Размышления о титулах» были выпадом против привилегированного сословия, и выпадом резким. Пейн не был человеком из толпы, не был и ополченцем, проходящим ученья на лугу Коммонз, не принадлежал даже к сторонникам Конгресса. Нет, в одиночку, ощупью искал он дорогу во тьме, отчаянно, подчас исступленно. До сих пор он всегда терпел неудачу; теперь — не имел на это права.
— Такое нельзя печатать, — сказал Эйткен.
— А я напечатаю!
— В таком случае мы с вами расстаемся!
— Хотите, чтоб я ушел, — я уйду. К чему эти полумеры, — сказал Пейн.
Эйткен принялся уговаривать его:
— Томас, мы хоть и спорили, но ведь в конце концов сходились во всем, разве нет?
— И что же?
— Ну для чего вам надо встревать в эту кашу, в эту чертову смуту?
— Печатаю я статью или нет?
— Печатайте, пес с вами, но только предупреждаю, что вы уволены.
Пейн пожал плечами. Ему не впервой было слышать такое предупреждение, оно его больше не трогало. Он все равно продолжал работать в «Пенсильвания мэгэзин», и в конце концов журнал его стараньями сдвинулся в нужном направлении с позиции «и нашим и вашим», однако этот период его жизни кончился. Каким будет следующий, он не знал, как не знал, что произойдет здесь, в Америке. Им не решимость двигала — скорей, искало выход напряжение, и все, что рисовала ему надежда, было бесформенно и безымянно.
Пятого мая в Америку воротился Бенджамин Франклин — его миссия в Европе завершилась и, если говорить о политике, после долгих лет, проведенных там, не дала ничего; старый человек прибыл на родину, где все клокотало, как в котле. Поселился на Маркет-стрит, у Бейчей, где Пейну через несколько дней удалось его повидать. У Франклина нашлось для него всего лишь полчаса, не больше, слишком много предстояло ему наладить старых связей в Америке, слишком многое сделать за слишком короткий срок. Но он помнил Пейна — тряс ему руку, говорил, что следит за «Пенсильвания мэгэзин», что журнал хорош; умный журнал и читается живо.
