— Ой ли?
— И сразимся за них, коль придется!
Пейн пожал плечами и отвернулся.
Были и такие, для которых ничто не изменилось. Пейн побывал однажды на балу в доме Фэрвьюзов, богатых импортеров, близких по своим взглядам к тори. Его пригласили, так как он представлял «Пенсильвания мэгэзин»; он согласился, так как искал — повсюду, только можно, — ответы на свои бессчетные сомнения, свои бдения, молитвы; на свою ненависть. Четыре фунта потратил на камзол коричневого тонкого сукна — такой одежды он еще не знавал на своих плечах.
Жабо на груди, новый белый парик, панталоны хорошей кожи, словом, джентльмен по всей форме, при трости и треуголке, в числе приглашенных вступает в лучшее общество, как в круг себе равных, в зал, освещенный четырьмястами свечами, где чернокожий раб певуче объявляет:
— Господин Томас Пейн!
Четыреста свечей — где и какие небеса освещались столь ярко? Черные слуги расхаживают с серебряными подносами, серебряными чашами для пунша, разносят горы изысканнейшего печенья и пирожного, подают холодную дичь двенадцати сортов, обносят красным вином, мадерой, портвейном в таких количествах, что хватит затопить все корабли британского флота. Дамы в тяжелых парчовых нарядах, шитых золотом и серебром, мужчины в кружевах, в атласе и бархате, а он здесь — господин Томас Пейн, которого, о чем бы ни зашла речь, поминутно просят высказать свое мнение.
— Эта история в Лексингтоне — деревенская потасовка, разумеется, не более того, но здесь, в городе, — вы видели? — эти оборванцы пытаются устраивать ученья!
Каждый из них побывал на своем веку в европах.
— Каково это наблюдать тому, кто видел королевскую гвардию!
— Но какую позицию, господин Пейн, должен при этом избрать редактор, то есть человек мыслящий, я хочу сказать?
— Бунт? Нет, не представляю себе, — ну пошумят, покричат, и только.
Господин Пейн на все на это по преимуществу отмалчивался.
— Торговле это не на пользу, во всяком случае.
— Э, не скажите. С перепугу народ кидается раскупать все подряд.
— Как бы то ни было, это предупреждение. Я полагаю, лорд Норт перестанет хвост распускать после того, как ему пообщиплют перья.
— Я с неизменным вниманием читаю ваш журнал, господин Пейн, — говорила молодая, прелестная, изысканно одетая женщина, глядя на него с восхищением — на него, корсетника Пейна. — И читаю ваши стихотворенья, — продолжала она. — Я нахожу, что они прекрасны, и потом, если мужчина причастен к поэзии, значит, он непременно должен быть человек с душою, вам не кажется?
