Его день рождения остался у меня в воспоминаниях в виде цветных картин. Изумрудно-зеленые блестки на раскрашенных под Клеопатру веках какой-то девушки из театра и синяя шелковая рубашка парня с копной белых, как соль, волос. Моя красная клетчатая мини-юбка, из-под которой виднелись трусики каждый раз, когда я наклонялась к столу у бассейна, чтобы смешать коктейль. Струи ярких напитков, которые лились в бокалы, когда мы пили наперегонки, смешивая их в самых странных сочетаниях. Музыка была громкая и глупая, но от нее так и хотелось пуститься в пляс. Я напилась. Как и все мы. У меня кружилась голова, хотелось дурачиться и хихикать. И вдруг я осталась одна.
— Ах да, — сказала Клеопатра, заполняя мой провал в памяти. — Он ушел домой.
Рассерженная, сбитая с толку, я прошла несколько кварталов до нашей квартиры, пешком, без пальто, и немного протрезвела от ночного холода. Когда я добралась до дома, он сидел в темноте. Я включила свет и увидела, что он плачет. Его веки опухли и покраснели. Он был словно отравленный: глаза нефритно-зеленые, губы и щеки землисто-бледные. Но мне не хватило чуткости, чтобы испугаться.
Он стал кричать на меня:
— Почему ты прямо там с ним не перепихнулась?
— С кем?
— Почему бы тебе было не влезть на стол и не раздвинуть ноги?
— Что за чепуху ты городишь? — закричала я в ответ.
Он встал и подошел ко мне, но я не отступила. Я не заметила надвигающейся опасности. Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным и не могла этого ожидать. Его кулак показался огромным, когда летел к моему маленькому лицу.
Лежа на диване, я долго не могла заснуть. Он спал на нашей кровати. Начало светать, а я все еще не спала, оглушенная, с прижатым к щеке пакетом мороженого гороха. Актер ненадолго проснулся и, спотыкаясь, вошел в гостиную. Он брел в темноте с закрытыми глазами, похоже, меня даже не заметил. Я смотрела, как он прицелился и помочился на телевизор, а потом убрался обратно в кровать.
Когда совсем рассвело, я очнулась от тягостного полусна, сжимая растаявший пакет ставшего совсем мягким гороха. Актер сидел на корточках перед телевизором, уже не наряженный ни Иисусом, ни буддийским монахом, но с достаточно покаянным видом и ведерком мыльной воды и губкой в руках. Он заметил, что я не сплю, но ничего не сказал, только продолжал убираться и вытирать пыль в гостиной, кухне и ванной, а я молча наблюдала за ним с дивана. Когда дом был убран, он побрился, принял душ и оделся чуть аккуратнее, чем обычно. Направляясь к двери, он, едва касаясь, поцеловал меня в щеку, и на меня пахнуло запахом шампуня от влажной пряди волос, коснувшейся моей носа.
