Парабола моей жизни | страница 15
Титта Руффо меньше всего принадлежит к типу артистов, самодовлеюще культивировавших вокал и с упоением распевавших прекрасными, великолепно натренированными голосами эффектные оперные арии. Отнюдь нет. Конечно, непосредственное обаяние голоса, ярко выраженная голосовая индивидуальность, природные качества голосового аппарата, к тому же помноженные на всю проделанную над ним работу, всегда вызывают у публики бурный восторг. Это ни для кого не секрет. Не секрет и для Титта Руффо. Но не это стояло для него во главе угла. Он своей творческой натурой безошибочно ощущал то новое, ту жизненную правду, что входила в оперную драматургию, и стремился к целям иным, чем цели его знаменитых предшественников. Голос для него — прежде всего та сила, та действенная воля, тот послушный инструмент, которым артист выражает самые волнующие человеческие чувства и создает самые впечатляющие, глубоко человечные образы. Это, собственно, и есть его кредо, основа его исполнительского искусства.
Огромное актерское дарование Титта Руффо обнаружилось сразу — стихийно и безоговорочно. Лучше всего пишет он об этом сам. (Ему едва исполнилось девятнадцать, и он, не помня себя от страха, идет на экзамен в консерваторию.) «Очутившись перед комиссией профессоров, я почувствовал, что совсем ослабел и ничего не спою. Но едва только пианист сел за рояль и дал мне первый аккорд, как я мгновенно, точно по мановению волшебного жезла, избавился от собственной личности и, перевоплотившись в другую, стал петь с величайшей уверенностью». Избавился от собственной личности и перевоплотился в другую... Вот так с первого же публичного выступления обнаружилась могучая хватка Титта Руффо, обнаружилась данная ему от природы способность творчески перевоплощаться в вокально-драматический образ.
После появления в «Лоэнгрине» (Герольд) его пригласили на роль Аштона в «Лючии». И тут заговорили не только о его голосе, заговорили и о его трактовке образа. А через три месяца в Ливорно он выступает в" сложнейшей роли Риголетто и имеет успех не только как певец, но и как актер. Это очень значительно. Если при богатейшем вокале можно «самодеятельно» исполнить роль Аштона, то выступить без всякой профессиональной подготовки в возрасте двадцати одного года в роли Риголетто — дело рискованное. Особенно в Италии, где опера ставилась повсюду, и в роли шута выступали самые выдающиеся баритоны. Но поверить тому, что неопытный юноша талантливо и волнующе сыграл главную роль в знаменитой вердиевской опере, безусловно можно. У него был огромный талант, в основе которого лежали качества, присущие певцу с детства: необыкновенная чуткость души, неограниченная интуиция, предельно обостренная наблюдательность. Мало того: в его талант — компонентом уже неотделимым — вошли и тяжелые впечатления и печали, которые с ранней молодости выпали ему на долю. Поначалу он поет, не задумываясь, «всецело доверяясь одной интуиции», и бесхитростно перевоплощается в разные роли. Но очень скоро он начинает понимать, что для достижения высоких творческих целей мало одного голоса, пусть даже феноменального. Он понимает, что без углубленной работы в области общей культуры для него останется недоступным широкий охват драматических конфликтов, и он не сможет создать человечески правдивые и философски обобщенные трагедийные образы. И он всем существом своим стремится к приобретению знаний, к овладению всеми возможностями и вершинами любимого искусства. В это он вкладывает все силы своей души, весь жар своего пламенного артистического темперамента.