— Давид! Не уходи далеко — через полчаса мы отправляемся к тёте Соне! — вдогонку крикнула ему мать.
— Да, да — далеко не уходи! — попросил и отец, на миг оторвавшись от газеты.
— Хорошо!
Давид, радостный и возбуждённый, выскочил на улицу. Но — увы! — на улице не оказалось ни души. Не перед кем было покрасоваться в костюме, похожем на военную форму, если, конечно, не считать одной-единственной белой курицы, усердно возившейся в земле посередине дороги. Заметив Давида, она замерла на секунду, с оскорбительным равнодушием рассматривая мальчика своим оранжевым глазом, потом принялась вновь деловито копать яму в земле.
Давид снова оглядел безлюдную улицу и вдруг… упал духом. «Куда подевались все соседские мальчишки?» — подумал он. Да и вообще, какой прок в том, что он, подобно своему великому тёзке Давиду Сасунскому, всегда готов к славным делам и подвигам? Что он полон сил и желания помогать слабым и обездоленным? А где взять-то этих слабых и обездоленных? И Давид уныло поглядел на белую курицу, не обращавшую теперь на него ни малейшего внимания.
И вдруг, словно в ответ на его мысли, судьба сама послала ему слабое, беззащитное существо, которое, конечно же, нуждалось в его помощи, — достаточно было одного лишь взгляда, чтобы убедиться в этом: из-за угла, со стороны базара, появилась дряхлая-дряхлая старушка в армянском национальном костюме. На вид лет сто, не меньше. В правой руке у неё была суковатая палка, на которую она опиралась при ходьбе, левую оттягивала большая плетёная корзина, доверху наполненная яблоками и грушами. Согнувшись в три погибели под тяжестью своей ноши, старушка еле-еле волочила ноги. Заметив её, Давид сорвался с места и стремглав помчался к ней.
— Бабушка, — сказал он, ухватившись за корзину, — дайте я вам помогу донести!
— Не тронь, негодный мальчишка, не тронь! — завопила неожиданно на всю улицу старушка, не выпуская корзины из костлявой руки. — Не тронь, я тебе говорю, не тронь! — продолжала она истошно визжать. И вдруг… хвать Давида по спине своей палкой. На какой-то миг в глазах мальчика потемнело от боли, однако не такой он был человек, чтобы отступить от задуманного. К тому же он искренне верил в своё высокое предназначение на земле.
— Да я помочь вам хочу, помочь! — сказал он, стараясь вырвать у неё корзину.
— Эй, люди! На по-омо-щь! — завопила старушка точно резаная.
И тут, откуда ни возьмись, словно из-под земли, рядом со старухой возник долговязый мальчишка лет двенадцати-тринадцати — ещё один защитник слабых и обездоленных.
