Выйдя от бабки Пермешихи, Устин Егорыч сразу направился к Симону.
Разговор был коротким.
— Ты, Симон, охотник?
— Охотник.
— Где порох держишь?
— Да там, где положено, в металлическом сундучке, на полке. А что?
— Так вот. Убирай подальше, чтоб твой непутёвый Ивашка не мог достать его. Дело вот какое случилось. — И Устин Егорыч всё рассказал Симону.
Оказывается, Ивашка просверлил дырку в полене и насыпал туда пороху, дырку законопатил, а полено подбросил бабке Пермешихе.
Идея эта была Лёхина, Ивашке она показалась заманчивой, и он осуществил её по простоте душевной, не думая о последствиях и полностью доверяя Лёхе. А тот безжалостно предал его.
После этого случая Ивашка лютой ненавистью воспылал к Лёхе. Он часами лежал на печи и только думал о том, как отомстить ему.
«Убью, как вырасту большой, так и убью. Возьму ружьё и убью». И как только Ивашка нашёл средство отмщения, сразу успокоился. И хотя была дана ему хорошая взбучка за этот порох, он не унимался. Нет-нет да и выкинет какой-нибудь «кадриль», как говорил Симон.
Вся деревня не любила Ивашку. Считали его великим злом, какое могло только свалиться на их голову. Но беспечный и шумливый Ивашка и ухом не вёл. Он будто не замечал недружелюбия взрослых, благо его ребята любили и были за него горой. Но бывали случаи, когда и между ребятами возникал спор, который переходил в ссору, а ссора, как правило, кончалась дракой. Иногда бил Ивашка, а иногда лупцевали и его. Приходил домой в синяках и царапинах, но ни на кого не жаловался и злобы не держал. Драка была честная, а коль побили — сам виноват, мало силы нарастил, ловкостью не овладел.
Но предательства Лёхи он не мог перенести. Злость и обида душили его. Ивашка рос, с ним росла и его злоба. Он ждал, когда сможет с Лёхой Каржаком за всё расплатиться! Настанет расплата. Обязательно.
Когда разрешили частную торговлю, Каржаки повеселели. Значит, Советской власти не обойтись без них, без торговцев. И решил Каржак-кулак развернуться с новой силой. Вновь открыл лавку, приделал новое крыльцо с навесом, чтоб покупателей дождём не мочило. А сама Каржачиха, в старомодном лиловом платье с чёрными кружевами, восседала на этом крыльце и зазывала покупателей. Идёт мужик в кооперацию, а она лилейным голоском:
— И чего туда ходить-то, сапоги трепать. Да там и нет ничего путного. Заходите сюда, милости прошу, недорого и всё самое свежее.
Обласканному мужику неудобно отказаться, заходит.
