— Ладно, — сказала неожиданно Гвендолин после ужина. — Пойдем на могилу поэта!
Неторопливость, с какой она приняла это решение, и ее упорство напоминали то, как Джон решал математические задачи.
Могила Филдинга вся заросла крапивой, как и могилы всех других людей, которые чего-то добились в жизни. То, что в этом нет ничего необычного, Джон давно уже знал от пастуха из Спилсби.
Он решительно посмотрел на Гвендолин. Он готов был доказать, что может сделать это спокойно и свободно, не заикаясь и не краснея. Неожиданно он увидел, как его руки легли ей на затылок, и мягкий локон оказался у самого его носа. Судя по всему, у него опять куда-то потерялись отдельные фрагменты совершаемого действия. Гвендолин сделала испуганные глаза и выставила вперед руки, которые упирались теперь ему в грудь. Что-то опять тут сбилось. Он несколько запутался. Подумав, он решил, что вот настал тот самый момент, когда уместно будет задать вопрос, который он уже давно и тщательно отработал:
— Согласна ли ты, чтобы я тебя познал?
— Нет! — сказала Гвендолин и выскользнула из его объятий.
Стало быть, он ошибся. Джон с облегчением вздохнул. Он задал свой вопрос. И получил на него отрицательный ответ. Замечательно. Он воспринял отказ как сигнал, что может сосредоточиться исключительно на море. Теперь его интересовали только море и война.
На обратном пути Гвендолин показалась ему вдруг совершенно другой — лицо плоское, лоб широкий, ноздри раздуты. И снова Джон задумался над тем, почему вообще человеческое лицо выглядит так, а не иначе.
От пастуха в Спилсби он уже слышал, что женщинам нужно от жизни совершенно не то, что нужно мужчинам.
Со стороны набережной Лиссабон сиял, как Новый Иерусалим. Одна гавань чего стоила — вот уж действительно настоящий порт! По сравнению с этим гулльская гавань на Хамбере казалась последней дырой, куда могли пристать разве что заблудившиеся в тумане шлюпки. А какие тут были корабли! Трехпалубные гиганты с золотыми буквами на флагах. Сквозь такие красивые косые окна Джон мечтал смотреть на горизонт, когда станет капитаном.
Корабль, к которому он был приписан, оказался невелик. Но, как и всякий другой, он мог самостоятельно передвигаться, и на его борту имелся свой капитан, как имелся он и на больших кораблях. Матросы появились на борту в последний момент. Их доставили на лодках местные жители. Некоторые из них были в таком виде, что их пришлось поднимать лебедкой. Отец, бывало, тоже мог перебрать стакан - другой, а Стопфорд и того больше, но то, до какого состояния довели себя эти моряки, не лезло ни в какие ворота. Они рухнули в койки и появились на палубе только тогда, когда корабль уже начал сниматься с якоря. Один из матросов, не такой пьяный, как остальные, успел показать ему до того свою спину: коричневая кожа вся была в розоватых рубцах и напоминала фантастическую поверхность, сложившуюся из отодранных клочков кожи, которые потом наросли вкривь и вкось. Густые волосы, равномерно покрывавшие некогда спину, теперь приспособились к новому ландшафту и словно расступились, образовав длинные просеки, прорезавшие заросли.
