— Симпатичный какой, а что он делает кроме школы?
— Играет в хоккей. Мечтает, когда подрастет, выступать в вашей Национальной лиге.
Они подняли бокалы. За детей, живущих и будущих.
— Знаешь, — предложил Торнвил, — ты ведь можешь ко мне приехать с женой и сыном после того, как мы раскрутим это дело. У меня в доме много места.
— Да, я знаю, у вас большие дома, спасибо, Стенли, — его русский коллега чуть помрачнел.
— Тебя что-то смущает? Сейчас ведь вам ездить можно.
— Смущает меня другое… — Андрей задумчиво потрогал пальцем лепесток тюльпана в цветочной вазочке.
— Само это дело?
— А-га… Хоть ты и проработал здесь несколько лет, но не обижайся, этого мало, чтобы знать Россию… Помнишь, сколько карикатур на нас в медвежьем обличии вы рисовали в ваших журналах?
— Мне немножко стыдно за это. Да, обязательно в грубой шапке со звездой или похабной юбочке из красного флага. Это журналисты, Андрей, они везде одинаковые.
— Они-то одинаковые, а вот медведь действительно только наш.
— У нас тоже есть — гризли. Страшный зверь.
— Все равно, он американец. Значит уважает законы, налоги платит. Взятки боится брать, правда, ведь?
— У нас ему и не предлагают. Почему ты вспомнил медведя?
— Это наше тотемное животное… Почему народ выбирает себе в тотем, а значит в прямое родство, того или иного зверя? — Не дожидаясь, он тут же ответил сам: — Потому что внутренне ощущает свое с ним сходство. Славянские территории полгода покрыты снегом. Медведь зимой спит. Народ тоже веками почти что спал… Далекая весна, — задумчиво произнес он, — такая далекая, что когда она вдруг наступает, к ней всегда не готовы. Смешно? А тем не менее это так. Но это не страшно, если в очередной раз чуть-чуть опоздали. А слышал, что бывает с медведем, когда он проснется среди зимы?
— Нет.
— Он не знает, что ему делать, и хочет есть. Это очень опасно, когда сильный голодный зверь не знает, что делать. И он начинает шататься по лесу, злясь понемногу без пищи на все вокруг, выходит к селеньям. Его так и зовут — шатун. И очень боятся… А почему дрессировщики считают медведя самым сложным в работе зверем, ты знаешь?
— Почему?
— У него никогда ничего нельзя понять по глазам. У льва, у тигра — можно, а у медведя нельзя.
— Нельзя предугадать?
— Вот именно. Нельзя понять, лизнет ли он мирно руку или насмерть ударит.
— И вас разбудили, как того самого медведя, ты хочешь сказать, среди зимы?
Андрей покивал в ответ головой:
— Шатается теперь, бурый, и сам не знает, что будет завтра в его голове.
