– Ну, выберете еще…
Дед тягостно крякнул и, желая сменить тему, спросил:
– Ну а как ты собираешься найти убийцу? Ты думаешь, он тут, среди нас? Вообще-то в этом крысятнике есть кто угодно: шлюхи, идиоты, ханжи, завистники. Почему бы и не убийцы? Знаешь что, Неточка? – Дед подался в кресле вперед: – Я назову тебе имя убийцы, но ты кое-что для меня достанешь.
– Что? – Мои пальцы сжались. Я же догадывалась: дед знает все! – Что я должна достать?
И дед мне рассказал. В принципе я и раньше предполагала, что в подпольной лаборатории, которую организовал Костя, студенты мединститута готовили вовсе не аспирин, но откуда мне было знать, что те сорок таблеток, которые Костя брал в лаборатории ежемесячно, он отвозил своему деду? Теперь милиция лабораторию прикрыла, но я знала, где мне взять то, что хотел дед.
– После смерти Маши, полтора года назад, – дед слабой рукой указал на портрет женщины, висящий на стене, – я впал в страшную депрессию. Ты слышала, что старики уже не так реагируют на горе, как молодые? Так вот, это неправда. Я всегда презирал все эти сопли-слезы, но не думал, что буду так тосковать по Маше. Я не спал, не ел, я реально думал о том, что мне надо лечь и умереть. Костя приезжал ко мне чуть ли не каждый день. Я любил его больше других, и он тоже ко мне относился по-особенному. Он хотел мне помочь. Только ничего не получалось. Приходил психолог, может, психиатр, не знаю. Ставил мне капельницы, давал таблетки. Они глушили боль, но я становился развалиной. Однажды, когда я сказал, что психиатра этого больше на порог не пущу, Костя от отчаяния дал мне одну таблеточку. И я понял, что жить не просто можно, а нужно.
Мои планы моментально изменились. Я рванула из поместья с сумкой в руках уже через десять минут после разговора с дедом. В качестве образца я взяла одну таблетку из трех оставшихся, которые старик Цирулик припас из последней дозы, привезенной Костей.
До города меня подвез археолог Дмитрий Петрович. Заранее мы не договаривались, просто я шла вдоль дороги и увидела его автомобиль, направляющийся в сторону города.
Археолог меня не узнал, но это было не важно. Ему было все равно с кем говорить, а мне – слушать.
Сначала Онищенко убивался по поводу смерти своей двоюродной сестры. Ему казалось вполне естественным, что Эльвира свела счеты с жизнью.
– Она безумно тосковала по сыну, – вспоминал он. – Вот вчера мы с ней весь вечер проговорили – о том о сем. Она мне показалась очень опечаленной. Я хотел ей кое-что показать, одну вещь, но она и слушать толком не стала. А я ведь открытие сделал. Еще тридцать лет назад, когда студентом был, слышал, что…
