— Брось ты это, — чуть не закричал я. — Знание — это яд. Оно убивает жизнь. О этот окаянный интеллект! Все знает и ничего не может.
— А разве не знание ты дал Абдыбаю? — возразил Эдик.
— Всему есть мера! Я оповещал его к его же состояниям. Действительным состояниям, а не пичкал его философствованием и баснями об энергиях. И еще есть один секрет, — я остановился.
Абдыбай с Эдиком ждали.
— Ложка дорога к обеду. Я вижу ваши состояния. Дармоеду и бездельнику прану не захватить. Это как птица счастья. Она появляется только тогда, когда вся Сущность жаждет. Запомните, не ум хочет, а Сущность рвется навстречу единственной надежде — Птице Пране. Смирившийся с безжизненностной волокитой или с праздным «развитием» идет в другую сторону.
— Вот ты, — повернулся я к Эдику. — Ты был бодр и жизнерадостен. А теперь, чуть-чуть насытился освежающей водой и как дармоед ждешь. Вспомни и пожелай того же состояния. Пожелай до корней волос. Не жуй свое знание. Желай!
Эдик весь напрягся и бросился на меня с криком:
— Ну комар, хоть кого доведешь!
Я уклонился и сказал спокойно:
— А вот это пример праны от социальных отношений. Можно идти пить молоко. Полчаса прошло, а вы уже… не мокрые курицы, но орлы.
Арман, так звали пастуха, с усмешкой смотрел как я пошел к корове. Я не пошел к полной, у которой вымя висело до земли. Я не пошел к подвижной, с упругим телом. Я приближался к лидеру и она ждала с напряжением. Но как только моя уверенная рука легла ей на спину, она мягко и доверительно успокоилась. Ее вымя стало опускаться и расслабляться. Теперь можно было доить. Крупный пес подбежал и сел рядом.
— О, — крикнул Арман. — Ее даже сестра боится доить.
Эдик с Абдыбаем были в форме. Они пили молоко размеренно и любовались пейзажем гор и долины.
— Что ты там сказал про левую и правую ноздрю? — обратился Абдыбай к Эдику.
— Это потом, — сказал Эдик и повернулся ко мне. — Что Это было? Почему нас «размыло»?
— А почему ты не спрашиваешь у самого себя? — задал я встречный вопрос.
— Меня куда-то повело. Какие- то видения и тошнотворность поплыли перед глазами.
— Почему? — настаивал я.
— Не валяй дурака, — вмешался Абдыбай. — Он же сказал, что стал терять сознание. А ты… Да, а почему ты был в норме?!
— Вот я вас и спрашиваю, «почему»? — настаивал я на своем. — Вы собрались менять Сознание, иначе зачем вам дышать левой и правой ноздрей? И в это же самое время вы боитесь измененного Сознания. Я вас не понимаю.
— Сознание то уплывать стало, — хихикнул Абдыбай.
