— Где вы теперь? — кричит Ирина.
— Я — в «Сказочном» работаю. Там сейчас живут станционники-вахтовики. Вы будете там?..
— Думаю, да, — отвечает Ирина.
— Обязательно будем, — басит Софья.
— Вот там и встретимся!...
Двери закрываются, а врач-активист все еще кричит им в окно:
— Ирина Михайловна, я новые стихи и песни написал про нас всех… Вот смотрите!..
Раскрыв свой блокнот и плотно прижав его к стеклу, он несколько секунд еще бежит за тронувшимся автобусом. «Разлетелся блока остов. Над ЧАЭС вершится суд. Город думает, что просто там учения идут...» — умудряется даже прочесть строфу из блокнота Софья.
Врач отстает от автобуса, но еще некоторое время бежит следом, маша блокнотом удаляющимся подругам.
Тем временем они оказались в центре внимания возбужденных пассажиров, среди которых немало припятчан. А Софью с Ириной в городе знали многие. Вот и сейчас к ним пробирается высокий подтянутый мужчина средних лет с серым лицом и опустошенным взглядом.
— Софья Петровна, здравствуйте!.. Как хорошо, что я вас встретил!.. Здравствуйте, Ирина!.. Как говорят, тесны дороженьки военные!..
— Боже мой, Алеша! — Софья, подняв Ирину, усадила ее на свое место, а сама примостилась на небольшой выступ у кабины водителя, лицом к пассажирам, спиной к дороге, льющейся под колеса. — Ир, ты знаешь, это Алексей из химцеха?.. Мы когда-то выступали у них, помнишь?..
Ирина протянула Алексею руку.
— Ну, что там?.. Рассказывай, — просит Софья.
— Вам, конечно, надо было бы обо всем рассказать!.. Да разве об этом расскажешь?! Я вот вам, когда приедете в «Сказочный», покажу дневник ребят пятой смены. Оказывается, они многое предчувствовали и писали об этом... Странно, но ведь многие предчувствовали беду тогда… Да и потом больше было чувств, чем информации, — вздыхает он, и, глядя на струящуюся дорогу впереди, продолжает. — Наша смена заступала в ночь на 27-е. Так мы, узнав о случившемся, решили, чтобы не дергаться потом на работе, отправить свои семьи из города — от греха подальше… Но объяснить женам мы ничего не могли... Так и отправляли, якобы на пару дней к родственникам... Моих и еще несколько семей посадили на электричку черниговскую... А вот жену и дочь Степана мы на моей машине отвезли в Шепеличи к его родителям. Я, значит, жду у дома, пока он там, у ворот, простится с ними... И вдруг она заголосила, да так дико и страшно, так утробно, что мороз пошел по коже!.. Он бросился в машину, кричит мне: «Поехали!». А у самого — слезы по щечкам!.. Я ему: «Ты что, дурень, ей про аварию сказал?». А он: «Нет, — говорит, — ничего я ей не сказал! Одно только, чтобы в выходной у матери были, и все!.. Сердце ей подсказало, не видишь что ли?!». А вслед машине еще долго несся этот крик истошный!.. До сих пор слышу его!.. Так, наверное, бабы во время войны голосили!..
