Потом он в одиночестве гулял по Риге, наслаждаясь чистотой и ухоженностью европейского города. Здесь сливались в одно целое представления Антона о том далеком романтическом Средневековье, в изучение которого он с головой погружался в Московском университете. Антон блуждал лабиринтом старинных мощеных улочек, заходил в подворотни, осматривая закрытые каменные дворы, ощупывая руками холодные стены средневековых зданий, которые были свидетелями множества исторических событий. Он радовался пригревающему солнцу, сладостным необъяснимым запахам пришедшей весны и воркованию голубей перед Домским собором. Потом зашел в небольшую книжную лавку, у хозяина которой хранилось много русских книг, которые он во избежание неприятностей с полицией не выставлял на прилавок, но охотно продавал русским посетителям. Антон провел здесь более часа, копаясь в старых дореволюционных изданиях, надеясь найти что-нибудь на исторические или оккультные темы. В этот день ему попалась потертая книжица Петра Успенского «Четвертое измерение» лондонского издания, которая с любой страницы сразу же увлекала невероятной поэтикой эзотерического многообразия.
Вечером Антон ужинал в небольшом ресторане «Вентспилс», где постоянно собирались русские, в том числе и многие работники отдела. Для своих постоянных клиентов хозяева — пожилая латышская семейная пара — подавали традиционные русские блюда и водку.
В этот вечер здесь сидели курсанты из группы выпускников школы русских разведчиков под Мюзингеном. Они были одеты в немецкую военную форму. На рукавах красовались крупные буквы — РОА, а на кокардах — цвета русского флага: белый, синий и красный. Антон и Барсуков ужинали в компании двух новых знакомых. Один из них — высокий чернявый офицер — представился командиром взвода пропагандистов, ротмистром Алексеем Громовым, а другой — немолодой, худощавый, с редкой бородкой и засаленными, забранными назад волосами, оказался священнослужителем отцом Амвросием.
— С легкой руки Власова возвращаются старые воинские звания, — сообщил Громов. — Да что звания! Андреевский стяг теперь стал знаменем всех русских патриотов.
— А вы его видели? — спросил Антон.
— Стяг?
— Власова. Я служил у него, в штабе Второй армии.
— Вам можно позавидовать, — сказал ротмистр. — Я тоже встречался с Власовым и довольно часто. Сначала в школе пропагандистов в Дабендорфе, где каждый выпуск курса завершается парадом, который принимает генерал, а потом в Мюзингене. Да… — протянул Громов. — Вот — человек! Немцы боятся его, кое-кто из наших не доверяет, а по мне он — герой. Кто еще вот так, во всеуслышание, сумел сказать правду о Сталине и обо всем, что происходит у нас на родине? Ну, перешел на сторону врага и молчал бы в тряпочку. АН нет — все на себя возложил, за всех — каков крест! — Он посмотрел на священника, и тот, соглашаясь, кивнул. — Худого о нем я и знать не хочу. Сам за себя говорит уже тот факт, что Власов в качестве обязательного условия перед немцами поставил требование немедленного облегчения участи военнопленных. Благодаря ему в лагерях не только смертность понизилась, но и многие уже обрели свободу под знаменами РОА.
