Аудиенция у Гиммлера длилась шесть часов. На выходе их догнал Гюнтер д'Алькен, который задержался в кабинете на несколько минут.
— Рейхсфюрер назвал вас, господин генерал, крупной, большой личностью, — сообщил он Власову. — Он сказал, что его поразило все, что вы говорили о будущем, а также то, что с вами мы достигнем гораздо большего, чем со всей пропагандой.
Власов сел в машину и облегченно откинулся на спинку сиденья.
— Теперь можно и водки выпить, — удовлетворенно произнес он.
Неравный поединок был выигран.
Сразу же после встречи с Гиммлером в штабе началась активная работа по созданию единого политического центра. Его назвали Комитет Освобождения Народов России и решили как можно скорее провести организационный съезд. Съезд решили провести в Праге, дабы это мероприятие прошло на славянской земле, а уж после этого в Берлине, где планировалось созвать все политические силы, которые выступают в поддержку Власова.
На Кибитц Вег были реквизированы еще несколько особняков и предоставлены для расширения штаба. Среди штабных работников царило небывалое воодушевление. Сразу же возникла какая-то радостная суета, и Антон с удовольствием поддавался ей, с головой окунувшись в навалившиеся дела.
Через несколько дней на виллу пришел Штрикфельд.
— На меня обрушился шквал телефонных звонков от промышленников и чиновников министерств с просьбами о встречи с вами, — сообщил он Власову. — Все хотят получить информацию из первых рук, и все хотят помочь вам. Но теперь это все не в моем ведении, — грустно сказал он и добавил: — Вы напрасно надеетесь, Андрей Андреевич. Ни Гиммлер, ни Гитлер не переменятся. Слишком поздно ожидать изменения хода войны.
— Вы правы, — спокойно ответил Власов, — но у меня нет другого выхода. Я должен идти только вперед и молиться господу. Эх, если бы Германия продержалась еще двенадцать-пятнадцать месяцев, у нас было бы время создать достаточно мощный военный кулак. Этот кулак с поддержкой вермахта и малых европейских народов мог бы составить нечто, с чем Америка и Англия, так же как и Москва, стали бы считаться… Но этого времени у нас не будет.
— Я вижу только один выход, Андрей Андреевич, — сказал Штрикфельд. — Вы должны ехать в Прагу и обнародовать программный Манифест. Тогда весь свободный мир услышит о вас. А когда пражские церемонии закончатся, вы должны уйти, заявив, что национал-социалистическое правительство не сдержало данных вам обещаний. Только так вы сможете заложить фундамент будущего развития. Я знаю, что это легко сказать и трудно сделать. Без сомнения, это приведет вас в лагерь или в тюрьму. Но Русское Освободительное Движение будет жить.
