— Нет, это была пожилая женщина, — отрубил он и допил вино, показавшееся вдруг горьким.
Фиона нахмурилась.
— Пожилая женщина? Кто же это? Твоя старая нянюшка?
Джеймс решил, что с него хватит.
— Разве не ясно, что я не хочу говорить об этом? — Он отодвинул тарелку.
Остаток вечера прошел прохладно. Они не молчали — оба были слишком хорошо воспитаны. Говорили о делах, о Сити, о компаниях на грани банкротства и о тех, чьи дела шли блестяще, обсуждали слухи о слиянии компаний, признаки финансовых проблем, чьи-то тайные намерения захватить контрольный пакет. После кофе задерживаться не стали. Джеймс сразу же отвез Фиону домой; они обменялись ничего не значащими вежливыми фразами, и он холодно поцеловал ее на прощание.
— Спокойной ночи, Джеймс. Спасибо за чудный ужин.
— Спокойной ночи, Фиона. Постарайся не работать слишком много, пока не будет отца.
Общепринятая вежливость — единственный цивилизованный способ обойти трещину, которая открылась между ними. Или она была всегда? Он вообще когда-нибудь задумывался о Фионе?
Во всяком случае, сейчас у него есть время подумать неделю-другую. Поездка ее отца дает подходящий повод для перерыва в отношениях. По дороге домой Джеймс решил, что должен послать ей букет цветов. Что написать в записке? «Сожалею»? Нет. Зачем врать, он не сожалел ни о чем, что сказал или сделал.
Так что же написать? Просто: «С любовью от…»? Почему бы нет? Это ни к чему не обязывает. Все так пишут.
Его пробрала дрожь. Неделю назад он был почти уверен, что женится на ней. Но хочет ли он провести остаток жизни под светом прожекторов, за колючей проволокой, с собаками по периметру?
Он знал, что ведет себя смешно, мелодраматично, но какая свобода у него останется, если Фиона собирается быть в курсе всего, что он делает, где бывает, а потом — вне всяких сомнений — и о чем думает?
Хватит плыть по течению, пора задуматься о своей жизни. Пора решать, как он хочет жить дальше.
Для начала он не хочет еще раз видеться с матерью. У нее нет права на теплые чувства после стольких лет разлуки. Они совершенно чужие люди, и она для него ничего не значит. У Пейшенс Кирби нет оснований требовать, чтобы он забыл, что совершила его мать, какую рану нанесла ему, забыл одинокое, печальное детство. Он не может. Возможно, эта девушка святая, но он-то — нет.
Воскресенье выдалось сырым и холодным. Ветер хлестал по зелени Риджентс-парка и заставлял деревья качаться и стонать. Весь день Джеймс не выходил из дому. Сидел в зеленом кожаном кресле за обтянутым такой же кожей рабочим столом и изучал замысловатые финансовые диаграммы и подробные счета компании, ставшей его новым клиентом.
