— За этими событиями стоите вы, я уверенна.
— Как вы можете так думать! — возмутился он. — Иван Ильич взял меня на работу прямо со студенческой скамьи, он сделал из меня человека. Я никогда не пойду против него.
— Вы ему это подстроили. Вы. Вам стоит убить меня за то, что я вижу вас насквозь.
Он вдруг скинул маску и похлопал меня по плечу:
— Ворон ворону глаз не выклюет. Мы — свои люди, и с вами все будет хорошо. Вы ведь не наделали таких глупостей, как директор? А на ваши слова я не обижаюсь, буду я о вас думать нелестно — тоже скажу. Прорвемся, а? — и он заговорщицки подмигнул.
А потом случилось то, что «он вас не любит…», «он из-за вас нервничает…» — наглое, лживо-доверительное шептание убийственных фраз до невозможности благожелательным тоном.
Уже тогда я знала, что этот старый интриган не менее нового директора был заинтересован в моем уходе. Я долго взвешивала, кто из них на кого больше влиял, кто настаивал на моем увольнении, как на непременном условии их дальнейшей совместной работы. Чаша обвинений склонялась к этому типу, теперь звонившему мне, как ни в чем не бывало.
— Алло! Почему вы молчите? — вывел меня из воспоминаний деловой голос Аркадия Титовича.
— Да, это я дала объявление, — гнев или обида, ярость или горечь закипали во мне, не знаю, но что-то темное требовало выхода, давило изнутри.
— Что вы цену набиваете? Я быстро все оформлю, вам и хлопотать не придется. Соглашайтесь.
— А почему вы не спрашиваете, что случилось, где я буду жить? Разве вам все равно, что со мной происходит? Когда-то вы говорили, что мы — свои люди.
— У вас уйма родственников, не пропадете! — все с тем же оптимизмом хохотнул он.
— Как? Вы мне предлагаете идти в прислуги к племянникам? Но мне только сорок лет!
— Почему непременно в прислуги? Я такого не говорил, — он засопел, хрюкнул, изображая смешок. — Вам еще замуж можно.
— Я хочу кое-что спросить у вас. Можно?
— Да боже мой! Спрашивайте — отвечаем! Хотя, — он замялся, подыскивая слова, — вы правы, это мне пристало расспросить вас о житье-бытье, да только я кое о чем наслышан. Печально, да. Болеете…
Я не дала ему закончить запоздалую, лицемерную фразу, перебив вопросом:
— Вы знаете, что такое возмездие?
— Какое возмездие, голубушка? О чем вы? Понимаю, у вас есть основания на меня обижаться. Но посудите сами — все хотят жить, — он раскатисто, не сдерживаясь, рассмеялся. — Вы еще расскажите что-нибудь о грехах, о том, что бог за них меня накажет. Ха-ха-ха! — дребезжала трубка. — Чудес не бывает!
