– Эх, Федя… – Афиноген сгреб меня в охапку. – Упрямец ты. А нравишься. Ну, упрямец! Таким и оставайся.
14
Я приволок картину домой.
Пелагея Матвеевна смотрела телевизор и иногда оглушительно всхрапывала, вздрагивала и тут же задавала вопрос:
– Это ведь, который женился, Оля?
– Да нет, бабушка! Тот уже в городе живет. А этот только что сюда приехал.
– Ну… Я же вижу, что тот.
Ольга дергала плечами.
Валентина сидела в ногах у матери и тоже смотрела отсутствующим взглядом в экран.
– И куда ты этот шедевр ставить будешь? – спросила она.
– А к стене за свою кровать.
– Ты, папаня, сначала посмотри, что возле твоей кровати делается…
– Что там может делаться?
– Секретер твой исчез… А в нем ведь твои рукописи.
– Да вы что?! – мгновенно озверел я и бросился в маленькую комнату. Секретера в ней действительно не было. – Фу! – Так же внезапно успокоился я. – Фу! Это же все Афиноген Каранатович. Это он для комиссии. Сейчас внесем.
– А что комиссия-то? – спросила Валентина.
– А комиссия признала, что что-то такое Афиноген Каранатович все же открыл, изобрел.
– Фенька изобрел?! – не поверила Пелагея Матвеевна. – Смотри-ка ты…
Я оттащил кровать в сторону и поставил ее торчком.
– Фокусы буду показывать, – сказал я, прислонил картину к стене, взялся за ручку и… начал работу. Книги, папки, тетради, стул. С секретером пришлось, конечно, покорячиться. При каждом резком движении, при чуть заметном усилии пронзительная боль впивалась в ребра. Но через полчаса мой угол принял полагающийся ему вид. Кроватью я прижал картину к стене, чтобы не падала.
– Это твои или Афиногеновы фантазии? – пойнтересовалась жена.
– Афиногена Каранатовича.
– Тебе до такого в жизни не додуматься.
– Правда, Валентина, правда. Не додуматься.
– Только пусть он в своей квартире фокусы показывает. Пол теперь мыть надо.
– Вымоем…
Я вспотел после перетаскивания своего барахла, снял повязку со лба.
– Господи! – сказала Валентина. – Ну на кого ты похож! Весь избит, волосы торчком. Бродяга подзаборный… – И добавила уже на кухне: – Вот горе-то мое… О-хо-хо…
– Нормально, папаня, – сказала дочь. – Вид у тебя почти что геройский.
Пелагея Матвеевна спала сидя.
А я ночью снова долго не мог уснуть. Храпела теща. В голову лезли всякие мысли. Хотелось, ох как хотелось отодвинуть кровать и войти в тихую нарисованную квартиру. Но что-то удерживало меня. Будущее, что ли?
Я встал и начал писать рассказ, но уже не про квартиру и не про путешественника во времени. Этот этап в моей жизни кончился. Я и так потерял много времени. Подумать только, за четыре месяца не написать ни одной путевой строчки!
