– Я тебя вот еще о чем хочу спросить, – сказал Афиноген. – В твоем рассказе в нашем времени оказался другой Приклонов?
– Пожалуй, что так, – согласился я.
– Почему, пожалуй? Ты же ведь писал рассказ, тебе и знать! Так тот или не тот?
– Скорее всего не тот.
– Нашего-то Приклонова в кандалы не заковывали?
– Нет. На дыбу поднимали, а в кандалы – нет.
– А почему же ты, Федор Михайлович, в кандалах оказался?
– Ну вот. И ты туда же… Производственная травма. Да и не травма даже, а так, пустяк, даже в санчасть не обращался.
– А железка?
– Что железка?
– Откуда цепь с кольцом взялась, Федор Михайлович?
– Придумал.
– Та-ак… А почему Валентина Александровна вдруг в каком-то НИИ оказалась? Она ведь, кажется, в Политехническом работает? Преподавателем…
– А в рассказе она в НИИ работает. Это ведь все-таки рассказ, а не хроника жизни нашей семьи.
В большой комнате началось какое-то движение. Загремел таз. Торопливо пробежали в коридор Ольгины подруги.
– Федя, – открыла дверь кухни Валентина, – «Скорую» опять вызывать надо. Маме плохо.
– Сейчас, – ответил я. И Афиногену. – В автомат бежать надо.
– Пошли. Позвоним. Да и домой мне пора. А ты, Федор Михайлович, как-нибудь заскочи ко мне на днях. Дело есть.
– Ведь сколько раз говорила, – сказала Валентинам – попроси в писательской организации, чтобы тебе телефон поставили.
– Телефон! Еще чего захотела. Хм… Телефон. Не так-то просто.
– А бегать по автоматам легче?
Пелагея Матвеевна сидела на диване, закрыв лицо мокрым полотенцем, по которому в таз ручьями бежала кровь. Кровь шла из носа. Вот уже с месяц, как только началась очередная эпопея с квартирой, иногда по нескольку раз в день случалось это.
– Да не надо «скорую», – донеслось из-под кровоточащего полотенца. – Каку холеру ее вызывать.
– Я все же вызову, – сказал я.
Соседка уже ушла. Дочь и жена суетились возле Пелагеи Матвеевны. Подруги, распрощавшись, выскочили на лестничную площадку.
Я вызвал «скорую», вернулся в квартиру, сообщил, что машина вот-вот придет, и снова вышел, чтобы встретить врача.
Афиноген ждал меня внизу. По его лицу было видно, что он что-то хочет сказать мне. Но тут подошла «скорая».
Врачи сделали, что могли, и уехали. Ничего непоправимого в тот вечер не произошло. Потекла, потекла у старухи кровь из носу, да и перестала.
7
Черт дернул меня начать писать. Но потом я об этом перестал жалеть. Писать было интересно. Когда я говорю: придумал, то на самом деле я ничего не придумал. На самом деле все так и было, есть или будет. Ну, а если и не будет, то не беда, я придумаю что-нибудь еще.
