– Открыл?! – в крайнем нетерпении крикнул Федор, не обращая внимания на слова боярина.
– Во, – сказал палач. – Вылеживается. Дыху у него мало.
В тусклом свете нескольких факелов Федор увидел лежавшего на полу человека в окровавленных лохмотьях. Поза его была нелепой, неестественной. Он был в беспамятстве. Втащив в пыточную слабо сопротивлявшегося пристава, Федор притворил за собой дверь, наклонился над тем, кто еще недавно был человеком, пробормотал:
– Федя… Что они с тобой сделали? Не успел, не успел… – Быстро определив на ощупь точки акупунктуры, которые отвечали за общее состояние организма, он пальпацией (надавливанием пальцами) попытался привести Приклонова в чувство. Это долго не удавалось. Тогда он начал ощупывать вывернутые в суставах руки, ловко вправил все вывихи, поглаживанием срастил несколько переломов. Выяснять, что произошло с внутренними органами, не хватало времени, да и дело это было сложное. Приклонов, наконец, пришел в себя. Он слабо застонал, промычал что-то, узко, щелочкой открыл глаза.
– Очнись, Михайлов сын, – попросил Федор. –Уходить отсюда надо.
– Все, – простонал Приклонов. – Отходил свое…
Федор снова занялся точками акупунктуры, по особому надавливая на них, поглаживая, массируя. Пристав, сгорбившись на полу чуть поудобнее, одним глазом наблюдал происходящее. Чудо! Чудо! Господи, спаси и помилуй!
Приклонов уже мог стоять, но вид его все еще был ужасен.
– Иди, Михайлов сын… иди… Там тебя будут ждать.
– Ты кто? – спросил хрипло Приклонов.
– Я – ты.
Приклонов внимательно посмотрел в лицо Федору. Запомнить своего спасителя. И отшатнулся.
– Наваждение!
– Я – Федор Михайлович Приклонов.
– А я?.. Бес меня путает!
– И ты – Федор Михайлович Приклонов. Иди. Пора.
Он приоткрыл дверь пыточной. Та ржаво заскрипела. Палач спал стоя, только цепь валялась на полу. Писари тонко посвистывали носами.
– Вверх по лестнице, – сказал Федор, – по коридору, затем по каменной винтовой лестнице, снова по коридору… Держись рукой стены. Как только камень перейдет в бетон, ты у своих. Понял?
– Бетон? – переспросил Приклонов.
– Бетон, бетон. Поймешь, все поймешь. Прощай, Федор, сын Михайлов. Может, и встретимся еще…
– Храни тебя господь… – сказал Приклонов и, пошатываясь, начал взбираться по каменным ступеням. Он еще ничего не понимал, кроме одного: пыточная осталась позади.
Федор хлопнул дверью. В сводчатой комнате проснулись, испуганно, тягостно.
– Молчит что-то богомерзкий… – начал было Захарья Очин-Плещеев, и тут в пыточной раздался крик. Мороз прошел по коже у палача.
