[42].
Камье коротко сказал, что он об этом думает.
— Почему мы настаиваем, — сказал Мерсье, — ты, например, и я, задавал ты себе когда— нибудь такой вопрос, ты, который спрашивает так много? Должны ли мы разбазаривать последнее, что от нас еще осталось, в утомительности бегства и мечтах об избавлении? Ты ведь не подозреваешь, как и я, насколько ты, может быть, свыкнешься и с этим нелепым наказанием, и с тихим ожиданием палача, явившегося тебя разрешить?
Нет, — сказал Камье.
Они замешкались на границе большого открытого пространства. Пожалуй, это была площадь, грохочущая, в трепещущих отблесках, в корчащихся тенях.
— Повернем назад, — сказал Мерсье. — Такая очаровательная улица. Эти бордельные ароматы.
Они двинулись по улице в обратном направлении. Даже в темноте улица казалась изменившейся. Они — нет. Или вряд ли.
— Мне видятся далекие страны—, — сказал Мерсье.
— Куда мы идем? — сказал Камье.
— Никогда мне от тебя не избавиться? — сказал Мерсье.
— Ты не знаешь, куда мы идем? — сказал Камье.
— Что значит, куда мы идем? — сказал Мерсье. — Мы идем, и этого достаточно.
— Кричать не обязательно, — сказал Камье.
— Мы идем все равно куда, лишь бы там кровь не так стыла в жилах, — сказал Мерсье. — Мы пробираемся, прижимаясь к стенам, все равно куда, лишь бы там дерьмо лежало не таким толстым слоем. Мы набрели на улочку, каких — одна из тысячи, и теперь все, что нам нужно делать, это прохаживаться по ней из конца в конец, покуда она не станет не лучше прочих, а ты хочешь знать, куда мы идем? Где нынче вечером твоя чуткость, Камье?
— Делаю вывод, — сказал Камье.
И сделал, а затем задавал свои простые вопросы. Что занимало их, пока не кончилась улица. Тогда они опять единодушно повернули обратно.
— Мы слишком много болтаем, — сказал Мерсье. — Я выслушал и произнес, с тех пор как ты тянешь меня за собой, больше нелепостей, чем за всю остальную жизнь.
— Это кто кого тянет, — сказал Камье. Он добавил: — Может быть, время наших с тобой разговоров скоро закончится. Так что давай взвешивать дважды, прежде чем сдерживать языки. Ибо потом тщетно ты будешь обращаться ко мне, а я к тебе, ни меня ни тебя тут уже не будет, а будем мы в иных местах, и в положении ничуть не лучшем, или едва ли.
— Что за ерунда, — сказал Мерсье.
— До такой степени едва ли, что я часто спрашиваю себя, — сказал Камье, — довольно часто, неужели здесь— то мы и имеем лучшую нашу долю, здесь и сейчас, без лишних хлопот.
— Если ты пытаешься взывать к моим чувствам, — сказал Мерсье, — тебе стоило бы быть поумнее.
