Десятки телескопов тотчас направляются в неизмеримую черную глубь. Сотни глаз впиваются в изумительное зрелище: оно и восхищает и пугает.
Далеко, очень далеко, несказанно далеко отделенный от нас такими страшными безднами, что их глубину не умеет даже просто назвать человеческий язык, бушует гигантский пожар. Случилось немыслимое: взорвалось, лопнуло, вспыхнуло и горит огромное небесное тело. Струи накаленных газов рвутся из него на миллиарды километров в стороны. Зарево пожара бежит еще дальше, еще быстрей. Постепенно освещаемые им, вырисовываются в вечном мраке клубы какого-то светящегося тумана, облака, способные скрыть внутри себя десятки таких солнечных систем, как наша. И в центре этого огненного хаоса сияет, пламенеет, блещет раскаленное чудо — новая звезда.
Что случилось там, в далеком углу необозримо огромного мира?
Астрономы думают об этом каждый по-своему. Астрономы еще не согласны между собой. Для любого из них новые звезды представляют особый интерес. Профессор Петр Аполлонович Гамалей был первым в числе крупных русских ученых, посвятивших себя всецело новым звездам.
С девяти до десяти вечера профессор Гамалей ежедневно гулял по пулковскому саду. Ровно час. Ни минуты больше.
Зимою, в мягких бурочных валенках, в коротенькой, точно у мальчика, меховой куртке он иной раз успевал за этот час сделать изрядный круг на лыжах. Он даже скатывался порою с крутой и высокой горы, что тянется к западу от парка.
На голове его тогда бывала надета коричневая финская шапка с наушниками. Из-под наушников торчала задорная белая бороденка, топорщились густые старческие брови. И часто встречные слышали, как, отдуваясь, вкалывая в снег металлические острия палок, он сердито кричал вечернему ветру:
— Болваны! Молокососы! Я вам покажу ваше место!
Или еще что-нибудь в этом роде.
Этому никто не удивлялся: все привыкли. Ведь это же профессор Петр Аполлонович Гамалей, астрофизик, сын профессора Аполлона Петровича, астрофотографа, внук профессора Петра Аполлоновича-старшего, специалиста по исследованиям Луны.
— Ндравный старик! — говорят о нем обсерваторские служители.
Губитель студенческих душ, гроза чиновников из ученого комитета, доктор Сорбоннского университета, он просидел целый день над спектрами новых звезд, а вот теперь отдыхает на лыжах. Отдыхает, прежде чем на много часов залечь в кресло под окуляром большого рефрактора.
Весной на лыжах кататься было нельзя. Вообще весна раздражала Петра Аполлоновича. Она выбивала его из колеи. На кой шут, например, устроены эти белые ночи? Нельзя делать никаких наблюдений, ничего интересного! Если бы власть Петра Аполлоновича Гамалея простиралась на проклятую метеорологию и на географию, он давно отменил бы эти белые ночи. Они действовали на него угнетающе. Он становился вспыльчив, желчен, зол.
