Я тем не менее не отчаялся и организовал следующее путешествие. Чтобы получить новые ассигнования, я заявил, что буду изучать нравы и обычаи племени мипибос, жившего по соседству с йапу, к которым немедленно и отправился, попав в Амазонию. Они встретили меня с распростертыми объятиями — йапу очень гостеприимны, хоть и избегают контактов с внешним миром, — и позволили снова попытаться разгадать секрет их языка. Попытка оказалась тем более провальной, что во Францию я возвращался, ничего не узнав о мипибос. В университете мне устроили головомойку и — что вполне понятно — запретили выезжать дальше парижских пригородов. Это не поколебало моей решимости: я раскупорил кубышку, взял отпуск, уехал в Амазонию и, проведя восемь недель с йапу, смог наконец понять то, что все считали непознаваемым.
Йапу живут в самой глубине амазонских лесов, мигрируя от одной деревни к другой вместе со сменой времен года. Они успели узнать меня за два предыдущих посещения и, похоже, обрадовались: в мою честь был организован небольшой праздник. Потом они вернулись к привычным занятиям, а я скрытно наблюдал за их повседневной жизнью. Должен сказать, что йапу мало чем занимаются в течение дня, главное их дело — поиск пропитания. Они живут охотой, рыбной ловлей, собирательством и примитивным земледелием. Основу их рациона составляет маниок: они делают из него муку, пекут лепешки и варят пиво. Еще они едят тапиров, пекари и мясо разных оленей, а также сухопутных черепах. Женщинам племени йапу, как и их сестрам из племени тупигуарани, во время месячных позволено есть только черепашье мясо. Заготовив еду на день, йапу отдыхают. Понятие заготовки впрок им совершенно чуждо: ни одному йапу никогда не пришло бы в голову выкопать больше кореньев и отложить их на завтра. Однажды я отправился вместе с ними. Мы собирали личинок жуков и гуарану, пока вожак не объявил, что работа окончена. Я как раз нашел дерево с особенно сочными ягодами, и мне было жалко бросать дело на середине. Йапу страшно изумились и подбежали, чтобы помешать мне. Я было подумал, что все дело в ослушании приказа, но их лица выражали не гнев и не осуждение, а дружеское участие, тревогу за мое здоровье: факт сбора большего, чем нужно, количества еды — Маркс называл это прибавочным трудом — казался им не только глупым, но и опасным. Они готовы были работать, чтобы выживать, но труд был для них невыносим, если не являлся жизненной необходимостью. Как только племя обеспечивает себя достаточным для выживания запасом пищи, собирание переходит из одного разряда в другой: то, что пятью минутами раньше выполнялось автоматически, а иногда и с увлечением, становится вдруг настоящей пыткой, и ничто не способно заставить их продолжать.
