Экономический
кризис
породил два вопроса:
что я делаю в
этой стране и
чем мне заняться
в те 2 часа,
которые я
провожу в
электричке
ежедневно.
Ответ на
последний
вопрос
пришел
неожиданно —
теперь я пишу
в поезде эту
книжку на
айфоне и
посылаю
написанное
как имейлы
самому себе.
Оксана
продолжала
скакать на
мне в позиции
всадника без
головы,
поэтому я и
задумался.
Волосы у нее
были
заплетены в
косички и
уложены на
голове таким
же образом,
как у
нынешнего
премьер-министра
Украины Юлии
Тимошенко.
Может, в
связи с этим
я неровно
дышу, когда
вижу Юлю на
фотографиях
или по
телевизору.
Оксана
прыгала на
мне так
мощно, что у
меня слегка
сбивалось
дыхание.
Иногда она
ловила меня
на выдохе, и я
пару раз
закашлялся.
Как-то
незаметно мы
перешли на
второй раунд.
По-моему, она
даже не
слезла с
коня, а просто
посидела
тихо минутку,
отдуваясь,
пока я не
потянулся
рукой к
свежепобритому
ежику.
Половая щель
у Оксаны была
грубой и незатейливой
— простой
деревенской
работы. Все было
на месте:
ничего
лишнего, но и
никаких наворотов.
Я неуверенно
поковырялся
в ней, все
вокруг да
около, но
достаточно
скоро мне это
наскучило, и
я перешел на
грудь. Сиськи
были той же
марки, что и
пуся — made in
Челябинский
Тракторный.
Мощно,
просто, но
без затей. Никаких
тонких лекал,
неожиданных
кривых — простая
работа
токаря
третьего
разряда, в
некоторых
местах
слегка с похмелья.
Правда, кожа
была
отличная. Я
неравнодушен
к хорошей
коже.
Загорела она
в своей Флориде
неплохо. Все
портили две
большие горизонтальные
складки на
животе. Они
уверенно
отделяли
верхнюю
часть ее
туловища от нижней,
ясно
показывая
экватор ее
тела. Эти два
бугра жира
также вполне
недвусмысленно
отделяли
Оксану от
женщин
первого
сорта. Мой
голодный
папарацци
терялся
каждый раз,
когда я
останавливал
свой взгляд
на этих переспевших
накопителях
энергии. Но,
если закрыть
глаза,
ощущения
были не так
уж плохи.
На
второй
палочке
Оксанка
разошлась
сильнее, и
кровать
начала
жалобно
поскрипывать
от
перегрузок.
Весь мой
футон
шатался, словно
флоридские
пальмы во
время
тропического
урагана. Как
любой
ширпотребовский
американский
футон, мой
состоял из
черной
железной
рамы, которая
привинчивалась
большими черными
болтами к
сваренным из
труб спинкам
— одна у
изголовья,
вторая у ног.
На раму набрасывалась
решетка, а на
нее —
затянутый в чехол
матрас. Это
был
последний
день здоровой
жизни моего
футона. На
следующий
день он
станет
инвалидом и
будет
частично
рассыпаться
после каждой
удачной
культурной программы.
