– Категорично. Но не кажется ли тебе, что дети Группы будут против, если ты попытаешься отнять у них Наставницу?
Валентина вздохнула.
– Будут. И вот этого я не понимаю. Как эта… женщина, не будучи ни доброй, ни открытой, ни сострадательной, ухитрилась заслужить настолько сильную и дружную привязанность? Они все готовы предпочесть её родителям, братьям, сёстрам и другим близким. Они только что не молятся на неё. Из старших многие были бы счастливы спать с ней! Но почему?!
– Может быть, потому, что она лучше понимает их?
– Может быть…
Вздохнув, Валентина сказала:
– Если что-нибудь и заставляет меня сомневаться в том, что Группу надо распустить, а Наставнице запретить заниматься педагогикой, то именно отношение детей. Они до ненормальности терпимы. И не только к Наставнице, но и друг к другу. Этого я тоже не понимаю.
– Не понимаешь чего?
– Как Наставница вложила в них терпимость. Ведь изначально все они были неуживчивы! Все! Ты помнишь этого мальчишку, Тирета?
– Конечно.
– Недавно был дикий случай… скрыть его от нас не удалось именно потому, что это случилось недавно. Его ровесница, Лида, обиженная на какую-то выходку Тирета, нанесла ему удар. Причём удар несоразмерно сильный… и не физически, а при помощи "сенсорной проекции".
– Какой ещё сенсорной проекции?
– Ну, это они так назвали, а что имелось в виду – неясно. Дети! У них даже для психокинетических шлепков свои словечки. Неважно. Суть-то в чём? Тирет оказался на больничной койке.
– Из-за того, что его ударила Лида?
– Именно. Дикая выходка, совершенно дикая. Никакой нормальный ребёнок ни за что такого бы не сделал. Но! Тирет нисколько не был на неё обижен. Более того, он всеми силами старался её выгородить, упирая на то, что сам, мол, виноват, а Лида – "трудный ребёнок" и сердиться на неё нельзя, потому что она ещё не умеет толком держать себя в руках. – Инспектор невольно хихикнула. – Представляешь, каково слышать от двенадцатилетнего пацана, что его ровесница, мол, "трудный ребёнок"?
Неттель представил – и тоже хихикнул. А Валентина погрустнела.
– В общем, полный дурдом. Что делать, ума не приложу…
И тут за дверью, как ускоренный стократно восход, засиял знакомый сенс.
"Можно войти?" – спросила Анжи.
"Входите", – неохотно отозвалась Валентина.
Наставница вошла в открывшуюся дверь. Молодая и здоровая женщина в расцвете лет, не особенно красивая, но чертовски привлекательная. Беда в том, что Анжи, отлично сознавая свою привлекательность, умела казаться недоступной, как мраморное изваяние. Словно молча объявляла: любоваться – любуйтесь, с меня не убудет. Но попытаетесь тронуть, и…
