Вдоль дороги растут липы. Их кроны, остриженные, как болонки, разрослись вширь.
— Ищите меня, где я! — слышится Анин голос откуда-то из глубины дерева. Как она туда забралась? Мы с Петей заходим по другую сторону и замираем от удивления: ствол полый, словно разрезанное по вертикали пирожное-трубочка, из которого вынули все содержимое. Древесина ствола тонкая, с сантиметр толщиной. И вот такое дерево пышно растет. Как это может быть?
— У него глубокие корни,— объясняет Петя.— Твой приятель Гриша живет же без ног, потому что у него сильная выдержка. Так и эта липа.
Пока дети прячутся поочередно в каждом дереве (их, таких, оказалась целая аллея), я думаю о мощном стимуле всего живого – жить. «И быть живым, живым и только, живым и только,— до конца». До конца.
— Не беспокойся, они прекрасно растут и так,— утешает меня Петя.— Не переживай.
— Мам, кто тебя обидел? Я тебя обидела, мам? Мам, ну не смотри таким видом…
Я улыбаюсь. Все в порядке. Мы еще поживем…
КАЧЕЛИ НА ДВОИХ
— Индея! Давайте слепим качели,— предлагает Аня. Качели рядом — за «индеей» ходить далеко не пришлось.
— Качели как ты сделаешь? — спрашивает Миша. Область инженерии ему недоступна.
— Очень просто,— заявляет Эрик.— Берем два пластилина, на него — третий, к этому дощечки и веревки.
— А веревку где возьмешь? — спрашивает Миша. Лида подходит к нам, присаживается рядом с сыном.
— Слеплю,— решительно заявляет Эрик. Лида замирает — кажется, клюет.
— А я уже леплю,— говорит Аня,— У меня качели на двоих. Я буду катать зайку и мишку.— Аня пытается вытянуть заячьи уши из белого пластилина, но они отрываются по частям, она сердится. Когда она сердится, то морщит лоб, и кожа на широкой переносице собирается в мелкую складку.
— А я — машинку.— Эрик достает машинку из кармана.
— Эринька, а ты ее слепи, пусть у вас все будет пластилиновое.
— Нет. Пусть все пластилиновое, а машинка — настоящая. Лида вздыхает, просит, чтобы я вмешалась. Но мое упрямство сродни Мишиному. Не хочу – и все.
— На колесах-то по земле, а на качелях-то по воздуху,— замечает Миша. Сейчас он в непривычной для себя роли — роли наблюдателя. Он восхищается Аниным зайцем, хотя это скорее корова, чем заяц, и свысока поглядывает на Эрика: вот, мол, хвастал, что знает, как делать качели, а сам не делает — значит, не умеет.
— Тогда я буду в своей машине катать свой автомат,— выходит Эрик из положения.— Машина будет ехать по песку, а автомат в машине по воздуху. Он как стрельнет, так ваши качели и развалятся.
