Конечно, и речи не шло о том, чтобы всего лишь сделать приятное милому молодому человеку. Вдобавок у него оказалась настолько гладкая грудь, что Елизавету, любительницу ярко выраженных признаков мужественности, иногда смех разбирал: словно и впрямь с девицей лежишь в постели!
Ошибался и Бестужев-Рюмин, который с горечью признавался сэру Уильямсу – «черной лисице», которая наконец-то окончательно обесценилась:
– Наше несчастье состоит в том, что он говорит по-французски и любит французские моды. Ему страх как хочется иметь при дворе француза-посланника. Власть его так велика, что нам тут уже ничего невозможно поделать.
Бестужев имел в виду Ивана Шувалова и силу его влияния на Елизавету. Однако причины, подтолкнувшие ее к русско-французскому альянсу, состояли все же в ином.
Отчасти виной стал, как это ни странно, тот самый союзный договор с Англией, о подписании которого так пекся Бестужев – в пику французам.
Англичане, лишь только подписав его, сообщили о нем Фридриху II, который мигом понял, какая опасность угрожала ему от этого, и поспешил, со своей стороны, заключить с англичанами союз, гарантировавший обеим державам неприкосновенность их владений в Европе в случае войны. Но это нарушало планы России, претендовавшей на прусские владения! Елизавета пришла в ярость от такого двуличного поступка англичан, и хотя трактат ратифицировала, но прибавила к нему (по совету, между прочим, Ивана Шувалова) одно условие, уничтожающее всю сущность договора, который должен был иметь силу только в случае, если прусский король нападет на владение короля английского или его союзников – что, по смыслу конвенции между Пруссией и Англией, было невозможно.
Получалось, что Бестужев сам себе навредил, ибо англичане, со свойственным этой нации снобизмом, винили в ухудшении русско-английских отношений не себя, а кого-то другого. В данном случае – русского канцлера. Ну как тут не сказать: за что боролся, на то и напоролся!
Вскоре после англо-прусского пассажа произошло сближение двух вековых врагов: Франции и Австрии. Когда-то насмешка Фридриха сделала маркизу де Помпадур и Францию врагами Пруссии. Теперь три слова в письме императрицы Марии-Терезии к оной маркизе помирили Францию и Австрию. Написать это письмо убедил Марию-Терезию ее министр Кауниц. Рассказывают, гордая дочь Габсбургов[16] трижды опускала перо, и Кауниц сам водил рукой австрийской императрицы по бумаге, чтобы написать обращение к маркизе де Помпадур: «Ma chère amie!» Моя дорогая подруга… Боже ты мой!
