Сокол ясный (Елена Глинская - князь Иван Оболенский) - Елена Арсеньева

– Старица Елена, пожалуй на молебен! – Маленькая послушница робко просунула голову в дверь бревенчатой келейки, больше напоминающей избушку на курьих ножках.

Обитательница кельи, стоявшая на коленях в углу под образами, опустила воздетые руки, чуть повернулась.

– Молебен? – Голос у нее тусклый, неживой. – Во имя чего?

– У великого князя Василия Ивановича… – начала было послушница, однако старица Елена резко вскочила, прервала ее:

– Что у него? Моровая язва? Огневица? Воспица? Прорвало его гнилую утробу? Лживый язык вспух да и вывалился? Да говори же! Преставился наконец-то, старый греховодник?

Послушница шарахнулась на крылечко, захлопнула дверь. Быстро перекрестилась. Ох, люта старица Елена! Ох, злоязыка! Мыслимое ли – такое про государя!.. Не ровен час кто узнает!

Отчего это она так ненавидит великого князя? Неужто правда, о чем украдкой судачат другие монахини? Будто старица Елена раньше звалась не Еленой, а Соломонией. И была она не абы кем, а государыней! Женой самого великого князя Василия Ивановича! Но якобы он отверг ее и силою постриг в монахини…

Коли так, не диво, что старица Елена грязно честит государя. Да нет, быть того не может, слухи все это и бабьи смотни.[1]

За спиной скрипнула дверь.

– Ну, досказывай! – послышался мрачный голос старицы Елены. – Во имя чего молебен, говори! Не скажешь, я никуда не пойду, а на тебя мать-настоятельница епитимью наложит, – ехидно присовокупила она.

Послушница испугалась и затараторила:

– Молебен во здравие великого князя Василия Ивановича, и жены его, преславной великой княгини Елены Васильевны, и новорожденного чада их, великого князя Ивана Васильевича.

И осеклась. Обернулась, испуганно глядя на старицу Елену. Ежели правда, что говорят о ней… ежели она и впрямь была женой великого князя, то каково ей сейчас слышать такое?!

Ой, как начнет сейчас опять государя клясть!

Лицо старицы Елены сморщилось, будто она собиралась зарыдать. Но из сухого, тонкогубого рта послышались не всхлипывания, а отрывистые смешки.

– Что? – выдавила она. – Новорожденного чада?.. Родила она, литвинка сия? Родила?!

– Ну да, – кивнула послушница, радуясь, что на сей раз, кажется, обойдется без слез. – Сыночка великому князю. Иванушку. Родила.

– Иванушку? – выкрикнула старица Елена. – Сыночка великому князю?.. Да как же она измудрилась-то? Блудница литовская! Гулящая!

Послушница испуганно схватилась за виски. А старица Елена повалилась на ступеньки, корчилась, хохотала кощунно и выкрикивала: