Круговая по-прежнему проводила с нами занятия в нелетные дни. Первый час посвящался все той же морзянке, второй — изучению аэродромных радиотехнических средств. Как только в учебной базе объявлялся перерыв, мы трое сразу же спешили в курилку. Зубарев, некурящий, оставался в классе. Казалось бы, ну что тут такого? Однако Пономарь в такие минуты терял всякую выдержку и выдавал себя с головой.
— Видали? — язвил он. — Зуб воспылал любовью к радиосвязи…
А сам уже и курить не мог. Наскоро сделав несколько затяжек, он бежал обратно.
Мы с Левой, возвращаясь следом, всегда заставали одну и ту же картину. Круговая что-то оживленно рассказывала. Пономарев все порывался привлечь ее внимание шутливыми репликами, но она его словно и не замечала. А Николай, скрестив руки на груди, стоял в сторонке. В его томно сощуренных глазах светилась задумчивая, чуть грустная улыбка. Тоже умел себя подать, скромняга! Что там, за этой загадочной улыбкой? Какая тайна? Какая печаль-тоска? Какие душевные бури?!
Иногда, улыбаясь вот так, Зубарев со значением взглядывал из-под приспущенных ресниц на Круговую, и этот прицельный взгляд был красноречивее всяких слов. Видишь, читалось в нем, лишь мы одни можем с достаточной полнотой понимать друг друга!
И — странное дело — Пономарев вдруг как-то потускнел. Он еще пытался острить, держался с прежней развязностью, но и смех, и озорство, и сама веселость его казались теперь показными. Буквально за несколько дней он осунулся, похудел, под глазами у него появились синие тени. И если переживания свои ему в какой-то мере удавалось скрыть, то эти внешние перемены не утаишь. Даже майор Филатов обеспокоился:
— Что с тобой? Смотри, реактивщик должен строго соблюдать предполетный режим. А то вон, гляди, Зубарев обгоняет.
— Кто? Зуб?! — ошалел Валька. В его представлении Николай был не очень способным летчиком, и слова Филатова он воспринял как подначку.
— Пора курсантские привычки забыть, — нахмурился комэск. — Не считайте других слабее себя. Зубарев летает хорошо!
Пономарев посмотрел на майора с вызовом и обидой, словно тот несправедливо объявил ему пять суток гауптвахты. Ну, думалось, уж в полетах-то он нипочем не уступит Николаю, возьмет реванш за все. Однако Зубарев его обошел. Он первым из нашей группы добился почетного права стартовать в небо на новом реактивном бомбардировщике.
К самолету Зубарева провожали чуть ли не всей эскадрильей, как будто он отправлялся не в обычный тренировочный полет, а по меньшей мере в кругосветное путешествие. Несмотря на то что утром Зубарев уже проходил медицинский осмотр, врач снова замерил у него кровяное давление и сосчитал пульс. Чтобы он — герой дня! — чего доброго, не оступился, ефрейтор Калюжный поддержал и без того прочно приставленную к борту стремянку, а старший техник-лейтенант Рябков услужливо помог ему накинуть на плечи парашютные лямки и застегнуть привязные ремни. Затем капитан Коса собственноручно снял с катапульты предохранитель и запустил двигатели, а майор Филатов лично проверил показания приборов и дал последние — особо ценные! — указания.
