Офицер — добродушный поручик, уже привыкший к интересу, который вызывали везде его необычные пассажиры, — объяснил, что женщины на барже — ссыльные каторжанки, сопровождает он их в Мариинск и Николаевск.
— Что, разве там каторга? — спрашивали линейцы.
— Отнюдь, — объяснял поручик, — женщины эти будут причислены к 15-му линейному батальону прачками и кухарками…
— А нам нельзя оставить хоть парочку кухарок?
— Да вы бы причалили баржу, ваше благородие! Охота поговорить с бабами. Не съедим же мы их.
— Не могу, никак не могу. У меня приказ, — разочаровал их поручик.
Дьяченко увел гостя в свою палатку, а солдаты, хотя уже начали сгущаться сумерки, долго не расходились.
— А что, ребята, может, пошлем им нашего козла, — предложил кто-то.
— Да он уже варится!
— Вот вареного мяска и пошлем. Они, видно, и забыли про свеженину.
Предложение понравилось, и солдаты гурьбой направились к палатке батальонного командира, спросить у него разрешение.
— Их на барже шестьдесят душ, — сказал поручик, — много потребуется мяса.
— Ничего, ваше благородие, мы им целый котел и отправим. А сами как-нибудь. Мы себе еще добудем.
Дьяченко не возражал, и на баржу отвезли котел с мясом и супом. Охотников везти его нашлось много, и, чтобы не спорить, отправили тех, кто дневалил на кухне.
Солдат на борт не пустили, но они были довольны тем, что побывали рядом с женщинами и успели переброситься с ними несколькими словами.
— Ух, братцы, голова кругом! Столько баб в одном месте!
— Да ты рассказывай, какие они из себя?
— Разве разглядишь? Сбежались к борту, чуть баржу не перевернули. А ласковые, беда! Все: «солдатики, солдатики», — говорю — голова кругом!
Постепенно лагерь угомонился. Поужинали солдаты, разожгли дымокуры, стали укладываться на ночь, но нет-нет да и оборачивались, поглядывали в сторону реки, где темным, неясным силуэтом покачивалась тоже затихшая баржа.
И когда все успокоилось и ярко вызвездилось небо, с реки вдруг долетел печальный, одинокий женский голос:
— Игнаша! — неслось с баржи. — Игнашечка!
— Что это? — спросил Дьяченко у поручика, который остался у него ночевать.
— Каторжанка одна, — равнодушно отозвался поручик. — Все солдата какого-то ищет. Женихом он ей был, что ли… Где ни остановимся у солдатского лагеря, она его зовет. Прямо как помешанная. Ее уже и товарки ругали, ведь спать мешает. А она никак не успокоится.
А над рекой все так же плыл голос:
— Игнаша! Игнашечка!
— Вон, нашего Тюменцева кличут, — пошутил в темноте унтер.
