— Господин Бромптон, — заметил сэр Малькольм, — мы расследуем ее смерть. Она была трагической. Так что, напротив, о ней как раз и нужно говорить. Можно сесть?
— Конечно! Конечно! — спохватился хозяин дома, пододвигая к ним два стула.
— Катерину Ховард убили, — напомнил Форбс.
— Знаю, только понятия не имею, кто это сделал и как. Полиция что-нибудь выяснила?
— Сэр, — взял инициативу в свои руки Айвори, — насколько нам известно, за несколько часов до смерти у жертвы отобрали коллекцию.
— Отобрали? Слишком сильно сказано! — возмутился Бромптон. — Все было сделано по договору, под которым добровольно подписывается каждый, кто вступает в наш клуб. Исключаются даже малейшие отступления от правил, иначе зачем вообще нужны такие правила?
— Какие же отступления вы имеете в виду, господин Бромптон?
— Ну, например, измену, ложь и все такое. Видите ли, необходимо быть честными по отношению друг к другу… Через наши руки часто проходят довольно ценные коллекционные раритеты. И без взаимного доверия честный обмен вряд ли возможен.
— Значит, госпожу Ховард обвинили в измене по отношению к кому-то из вас?
— Нет! Ничего подобного! — воскликнул Бромптон. — Я взял измену лишь в качестве примера… Впрочем, это не имеет никакого отношения к смерти Шестого номера. — Сказав последние слова, он прикусил язык, смекнув, что сболтнул лишнее.
— Мы знаем, у нее была медалька с цифрой шесть, — успокоил его сэр Малькольм. — Жетон мы нашли у нее на теле. А какая цифра у вас на жетоне, сэр, не скажете?
— Было бы глупо скрывать. У меня номер четвертый.
— Можно взглянуть на вашу медальку? — попросил Айвори.
Бромптон занервничал.
— Что вы собираетесь проверять? Сэр, я же дал слово!
Сэр Малькольм достал из кармана пальто значок, тот самый, который он нашел на дне лодки, и показал Бромптону, скрыв, правда, выгравированную на нем цифру.
— Не могли бы вы объяснить, что означает рисунок на лицевой стороне жетона? — спросил он.
— Это гностический Абраксас,[43] — ответил Бромптон. — Нам нужна была эмблема. И эта показалась подходящей. Мы скопировали ее со старой рукописи. А что она точно означает, думаю, я вряд ли смогу объяснить. Понимаете, это своего рода игра.
— Как франкмасонство, — заметил прямо сэр Малькольм.
— А почему бы и нет? — просто сказал Бромптон. — Да и наша с вами жизнь та же игра, или, если угодно, пьеса, где каждому из нас отведена определенная роль, только никто не знает, каков финал у этой пьесы. Лишь Великому Архитектору Вселенной ведом конец этой странной истории под названием «Мир».
