— Вот тогда и узнаешь, — сказала Таня и глубоко вдохнула в себя сырой осенний воздух.
Как же там пахло тогда, в том мокром пустынном осеннем лесу! Как там было уютно и тихо и как не хотелось уходить, когда Виктор, мельком глянув на часы, буркнул сквозь зубы:
— Нам пора, Танюша!
Они молча вернулись в дом. Прибрались и сложили вещи. Выключили отопление, свет и проверили краны. Так же молча закрыли все замки и двинулись на станцию. Почему они тогда не разговаривали друг с другом? Не хватало слов, сил, не было желания? Все уже переговорили? Ерунда, чушь! Устали друг от друга, от самих себя, перегрузились впечатлениями и эмоциями?..
В полупустом вагоне Таня снова тупо уткнулась в окно — любимое занятие! — а Виктор отправился курить. Из тамбура он видел ее очень хорошо, какую-то побледневшую, задумчивую, со странным, нехорошим, еще незнакомым ему выражением лица. Непонятная задумчивость ему понравилась не слишком.
Виктор торопливо погасил сигарету, вернулся в вагон, сел рядом и поделился откровением:
— Очаровательна, как всегда очаровательна! Так говорила о себе Пеппи Длинныйчулок. Постарайся проникнуться ее убеждением, оно подходит тебе как нельзя кстати. А поэтому нечего пристально изучать свою физиономию в стекле. Все равно там плохо видно. Если хочешь, могу подарить тебе зеркальце, которое будет беспрерывно талдычить, что ты на свете всех милее. Годится?
Таня через силу улыбнулась, но от окна упорно не отрывалась. Это Виктору и вовсе не глянулось.
— Давай теперь решим с тобой, Танюша, когда мы приедем сюда опять, — продолжил он, делая вид, что не заметил ее настроения. — До субботы далековато, за такое бесконечное время я устану ждать, соскучусь и вконец осатанею без желтого леса. Странно, что я не замечал раньше, какой это красивый и богатый оттенками цвет! Может быть, в среду?
Он заглянул ей в лицо, и его охватила настоящая тревога, почти паника: что произошло? В чем он провинился перед ней?
— Как у тебя складывается жизнь посреди недели? — беззаботно спросил Виктор.
— Она вообще никак у меня никогда не складывается, — с удивительным для нее пессимизмом заявила Таня. — В шесть на вокзале, у расписания.
— В пять, — осторожно поправил ее Виктор. — И я тебе еще, конечно, позвоню.
Таня ничего не ответила.
Два дня Виктор прожил как во сне. Опуская чужую, вялую, непослушную руку, больше не желающую держать ни кисть, ни мел, ни уголь, он тупо сидел перед мольбертом, которого почти не различал, изредка улавливая сквозь молоко окутавшего его навязчивого тумана беглые внимательные взгляды Татки и рассеянные, проскальзывающие мимо — Геры.
