О людях, которых я рисовал | страница 8

Исаак Осипович останавливается на площадке лестницы, берет меня за лацкан и начинает рассказ:

— Однажды с Гутманом был такой случай. Он снимался в фильме «Дети капитана Гранта» в роли полковника, типичного шотландца, с большими бакенбардами.

— Сегодня, — сказал ему оператор, — мы вас будем снимать в профиль. Вы пройдете перед аппаратом и произнесете такой-то текст.

Через пятнадцать минут Гутман был готов. Он загримировал только одну сторону лица — ту, которую видит кинокамера, и наклеил только одну бакенбарду.

— Вот что такое Давид Гутман, — заканчивает свой рассказ Дунаевский. — Дайте ему волю, и он сократит все! Впрочем…

Мы входим в кабинет. Дунаевский садится к роялю.

— Послушайте, — говорит он, — новая песня. Для программы, которую мы готовим.

Пальцы его ложатся на клавиши. Он поет:

— Кахо-овка. Кахов-ка, родна-я винтовка…

Голоса никакого. Но поет он взволнованно. Музыка удивительно совпадает с романтической приподнятостью светловских стихов.

Вот он кончает петь и поворачивает ко мне голову. Я вижу вопросительную улыбку.

— Как вам нравится текст песни? — спрашивает он. — Можно ли здесь что-нибудь сокращать?

— А разве Гутман хотел сокращать?

— Представьте, — говорит Дунаевский. — Он двое суток продержал текст и… — Дунаевский улыбается, открывает папку и протягивает мне листок бумаги. Я вижу напечатанный на машинке текст песни, а под ним, рядом с подписью Михаила Светлова, красным карандашом: «Из песни слова не выкинешь! Давид Гутман».

Я помню Яблочкину главным образом по юбилеям.

Пятидесятилетие,

шестидесятилетие,

семидесятилетие,

восьмидесятилетие…

Эта зарисовка сделана в Доме актера в день ее девяностолетия.

Ее чествовали, поздравляли, вручали адреса, подарки, цветы…

— Вы чудесно выглядите,— сказал ей театральный рецензент Всеволод Шевцов.

— Вы мне льстите, милый, — ответила Александра Александровна. — Разве может хорошо выглядеть женщина… в семьдесят лет?

— Почти сто лет меня рисуют, — сказал Корней Иванович Чуковский. — Кто только не рисовал на меня шаржей: Репин, Маяковский, Реми, Радлов, Антоновский, Ротов, Кукрыниксы, Ефимов… и обязательно рядом со мной рисуют муху: один — на носу, другой — на темени, пятый — над носом, десятый — над бровью… Пойдемте ко мне. Я вам покажу.

Корней Иванович показал мне десятки рисунков, и почти в каждом из них обыгрывалась «Муха-цокотуха» либо сама по себе, либо в обществе букашек, таракашек…