— Значит, большее число моих славных воинов осталось в живых,— произнес он уже без всякой улыбки.— Вот у нас есть эллин. Пусть он и ответит, какой тут был порядок всех убийств и когда полагалось умереть ему самому — до или после этого певца. Эллины верят в могущество судьбы. Пусть он даст свою разгадку.
Эламит подался назад, сверкнув складками своих одеяний.
— У меня нет разгадки,— ответил я,— кроме той, что заговор против тебя, великий царь, гораздо больше, чем могло показаться каждому из тех, кого наняли лишить тебя жизни.
— Хитроумные эллины,— вполне уважительно проговорил Кир.— Как мудрено говорят. Скажи проще: кого ты будешь теперь обвинять в своей дурной судьбе и своей смерти?
Не помню страха. Но помню, что испытывал гордость оттого, что царь был готов прислушаться к моим самым сокровенным мыслям и выводам.
Как уж там проще ни старайся, а к логову тигра в полный рост и по прямой линии не подойдешь.
— Раз одним убийцам велели немедля покончить с другими убийцами,— начал я,— значит, за всем этим черным делом стоит человек осторожный и остерегающийся молвы. Но он, замышляя против тебя, царь, сам устроил такую путаницу. Выходит, этот человек имеет слабый характер и довольно тороплив.
— Молод, а как говорит,— усмехнулся Кир,— Вот они, эллины. Наверное, все — певцы.
— Винить — не мое дело,— подойдя к «последней двери», сказал я и запнулся.
Произнеся имя подозреваемого в охоте на Кира, то есть получив право осудить владельца этого имени, Кратон Милетянин, отрекшийся от своего рода, поднимался на ступеньку ближе к царям.
— Виной царь распорядится, а ты делай свое дело,— торопливо проговорил Кир, поморщился и подобрал под себя ноги, словно все стесняли его, словно, окажись мы один на один, он бы вскочил со своего трона и, подбежав к преступнику, сам бы тряхнул его за шиворот.
— Подозрения простого безродного наемника, не связанного узами крови, долга и подданства, падают на царя Мидии,— признался я и почувствовал, будто начинаю взлетать над полом и над головами обступивших меня стражников.
Кир медленно и глубоко вздохнул, затем оторвал руки от подлокотников и правой взялся за свой широкий пояс, а левую положил на рукоятку своего меча.
Его брат Гистасп не шелохнулся, как будто заснул с открытыми глазами, а эламский гость снова двинулся всем туловищем, теперь — в сторону царя.
— Вот так говорят чужеземцы,— негромко произнес Кир словно бы с тяжестью на сердце.— И станут говорить потом.
