Отставив в сторону тончайшую фарфоровую чашечку, наполненную ароматным зеленым чаем, Лю протянул старческую, покрытую пигментными пятнами ладонь и попытался придвинуть к себе дар. Что закономерно у него не получилось. Даже с учетом ничтожного трения шелковой упаковки по полировке столика, значительный вес подарочка не позволял обращаться с ним с такой уж легкостью.
Надо дать должное старому китайцу, развязав сдерживающую сверток тесьму, он не вздрогнул и вообще ничем не показал свое удивление. А оно скорее всего было — ведь не часто же в гости к 'Большеухому Лю' заявляются культурные молодые люди, знакомые с трудами Конфуция, с подарком в виде почти десяти килограммового слитка золота. Надо сказать, что со стандартами у короля призрака, в отношении норморазмеров слитков драгоценных металлов было не все в порядке. Примеченный мной в хранилище толстенький поросеночек двадцать на десять на десять весил почти сорок килограмм и никоим образом не годился к переноске. Благо чуть ниже в стеночке из слитков обнаружились более удобные для переноски образцы. Не имеющие никаких клейм или других видимых отметин, длинные стержни прямоугольного сечения с немного скругленными ребрами, весом как раз десять килограмм. Вот один из таких прихваченных с собой образцов и был предложен старому Лю в качестве подарка.
Медленно поднеся чашку к морщинистым губам, старый китаец пригубил находящийся в ней, к слову очень недурной, чай и кинул на меня пристальный, оценивающий взгляд.
— Не поговорить с человеком, который достоин разговора, значит потерять человека. — при этих словах Лю отставил в сторону чай и буквально пронизывая меня взглядом добавил — Чем же старый торговец заслужил стол почетный подарок, несомненно достойный самого небесного императора.
'Подарочек тебя все же из колеи выбил. Просто так небесного императора ты бы упоминать не стал. Эх — большое спасибо тебе — Чжи Хо, маленькому хитрому любителю трудов Конфуция, не расстававшемуся при любых обстоятельствах с парочкой затертых чуть ли не до дыр томиков и к месту и не к месту цитировавшему цитаты учителя Куна на привалах, а иногда прямо в бою. Пусть твое посмертие будет легким. Ведь той самоубийственной атакой ты совершил поступок достойный действительно благородного мужа. И спас не только мою шкуру. Так что твоим предкам есть, за что гордиться тобой. Хоть мне часто хотелось запустить в тебя чем-то тяжелым, а то и дать в морду, но твои нудные нравоучения с каждым прожитым днем моей непутевой жизни кажутся мне все более и более разумными. Вот и сейчас, вдали от жаркого пекла африканской саванны, удобренной кровью и потом, я с добротой вспоминаю твой скучный голос и хитрый прищур. Но пора заканчивать воспоминания ибо старый контрабандист продолжает пристально сверлить меня взглядом и всем своим видом требует объяснений'
