Она снова обратила свое внимание на окно. Оно, конечно, было закрыто — погода была не такой теплой, чтобы держать окно открытым. Но занавески были отдернуты, и чистые стекла манили и дразнили. Со своей выгодной точки в дальнем конце комнаты ей была видна лишь кирпичная стена вокруг его дома и отсвет еще одного его окна, не кабинетного. Если немного повернуться… И если бы стекло так не слепило…
Она скосила глаза.
Она немного подвинула стул, чтобы избежать яркого света.
И вытянула шею.
А потом, прежде чем у нее был шанс передумать, она упала на пол, закрыв по пути левой ногой дверь. Меньше всего ей хотелось, чтобы Уинстон снова увидел ее на четвереньках.
Медленно она начала двигаться вперед, сама удивляясь, какого черта она это делает. Неужели она собирается встать в полный рост у самого окна, будто хочет сказать: «Я упала, а теперь опять встала?»
Может, в этом есть смысл?
А потом до нее дошло. Она же забыла, что придумать, если он спросит, почему она упала. Он увидел ее — в этом она была уверена, — а потом она упала.
Не повернулась, не ушла, а упала. Брякнулась, как камень.
Может быть, он все еще стоит у окна и думает, что же с ней произошло? Может, думает, что она заболела? Вдруг он придет к ней в дом, чтобы справиться о ее здоровье?
Сердце Оливии застучало, когда она представила себе, как ей будет стыдно. Уинстон будет целую неделю смеяться.
Нет, нет, уверяла она себя. Он не подумает, что она больна. Просто неуклюжая. Значит, надо встать и походить по комнате, чтобы показать, что она в полном здравии.
Может быть, ей следует даже помахать рукой, раз она знает, что он знает, что она знает, что он ее видел?
Она на секунду задумалась: не слишком ли она все усложнила?
Но не это главное. Более существенным было то, что он увидел ее в окне в первый раз. Он понятия не имеет, что она следит за ним уже пять дней. В этом она была уверена. Так что у него на самом деле нет причины ее в чем-либо подозревать. Они же живут в Лондоне, одном из самых многонаселенных городов Британии. Люди все время видят друг друга в окнах. Единственным щекотливым моментом в этой истории было- то, что она вела себя как полная дура и не кивнула в знак приветствия.
Ей надо помахать ему. Надо улыбнуться и помахать рукой, будто сказать: «Разве это не смешно?»
Почему бы ей так не сделать? Иногда ей казалось, что она всю жизнь только и делает, что улыбается, машет рукой и притворяется, что все прекрасно и весело. Она знала, как вести себя в свете в любой ситуации. А разве эта ситуация — пусть несколько необычная — не светская?
